других верил, что мы русские.

Все они – и Черный, и длинноволосый, и крепыш, и он сам – все из одной бригады сталелитейщиков. Бригадиром был Фазекаш. В марте этого года, когда в Венгрию ввели немецкие войска, в цехе стали появляться листовки. Они призывали рабочих саботировать производство орудий, бороться против немцев, против войны.

– Она и всем, и мне осточертела, как горькая редька, – рассказывал Янчи. – Что за жизнь такая! Работай как лошадь, ни одной свободной минуты. В трамвае бои за места, а пешком девять километров – ну-ка пошагай туда и обратно на голодное брюхо! Мяса нет, масла нет, хлеба по сто пятьдесят. Каждый день бомбы на голову, что ни дальше, то гуще. Кругом немецкие начальники, командуют: айн, цвай, драй… А что делать? Не знаю! Один ведь ничего не сделаешь. А других опросить боязно. Хоть и рабочие, хоть и вместе лямку тянем, а поди узнай, что у него в печенке… Но тут один случай. Нашел я листок, читаю. И не заметил, как идет ко мне расценщик. Фашист ярый, отца родного продаст. Растерялся я, бросил листок на землю. Все равно заметит гад! Тут дядя Фазекаш с лопатой ко мне подбежал. Зачерпнул формовочной земли и шлеп на листовку. Расценщик подходит: «Что такой бледный?» Это мне. «Устал, говорю, работа тяжелая». «Терпи, терпи! Скоро войне конец, вот-вот немцы свое чудо-оружие в ход пустят»… Прошел, не заметил. А мы с дядей Фазекашем разговорились – теперь-то я мог ему доверять. Словом, недели через две стали мы все сообща на работе резину тянуть. Там, где час нужен, полтора вкалываем. Там, где два – все четыре. Нам-то что – мы почасовую получаем, а им хоть небольшой, но все же урон. А потом поставили нас на литье стальных щитов для орудий. Тут мы не просто резину тянули. Такими их отливать стали – пуля проходит, как нож сквозь масло.

– А контроль на что? – спросил Комочин.

– А башка на что? – отпарировал он. – Верно, там, на контроле, немцы проверяют строго. Но ведь стреляет по щиту бригадир – сдает, значит, им свою продукцию. Ну, дядя Фазекаш и приловчился… Словом, сходило с рук. Много им орудий с такими щитами повыпускали. А недавно попались. С фронта щит на завод прислали, весь иссечен осколками, как решето. Хорошо, свой парень в заводской охране, вовремя предупредил. Смотались сюда всей бригадой… А то не миновать бы мешка с хреном.

Я не понял и переспросил:

– Мешок с хреном?

– А то не знаешь! – он испытующе посмотрел на меня. – Натягивают на голову – не задохнешься, так уж глаза обязательно выест.

– И давно вы уже здесь, в погребе? – спросил Комочин.

– Побольше недели.

– А если хозяин застукает?

– Не застукает.

– А вдруг?

– Да знает он… Дядька мой. Сам нас сюда привел.

Янчи склонился к лампе, подкрутил фитиль.

– Что думаете делать дальше? – подкинул капитан новую веточку в угасавший костер беседы. – Так до конца войны и просидите?

– Да вот, спорим все. Один говорит так, другой этак.

Я вставил осторожно и, мне казалось, очень ловко:

– А Бела-бачи как, интересно?

И все испортил! Янчи нахмурился:

– Ну вас! Хватит болтать!

Капитан Комочин окатил меня взглядом, полным холодной укоризны. Но я еще не хотел признавать поражения:

– Нет, послушай, ты меня не так понял…

– Спать! – перебил Янчи. – Кому сказано!

Я прилег рядом с капитаном и почти сразу же задремал.

Не знаю, сколько я спал. Вероятно, часа два. Проснулся от громкого разговора. Опять Черный. Стоял перед осколком зеркала, прислоненным к бочке, и тщательно причесывал свои густые черные волосы.

– Эх, жаль, бритвы нет – снял бы щетину… Ну, ничего, сойдет и так!

Фазекаш сладко потянулся, зевнул:

– Зря ты! Все равно у тебя ничего не выйдет.

– Вот верно! – поддержал его, улыбаясь Янчи.

Черный поплевал на ладонь, пригладил ею волосы, спрятал осколок зеркала и расческу в карман пальто – оно висело на стенке между двумя бочками.

– Спорим! – предложил он и протянул руку. Но охотников не нашлось, и он самоуверенно ухмыльнулся: – Будьте спокойны! Тут главное все время менять тактику. Сегодня – робость, завтра – кавалерийский наскок.

– С Аги этот номер не пройдет, – убежденно сказал Янчи.

– А что Аги? Что Аги? Только нам здесь кажется. А на самом деле – ха!

– На, бери, время уже. – Фазекаш протянул ему пистолет. – Ухаживай. Но заруби на носу: если она на тебя нажалуется, голову сниму. Не на чем будет после войны шляпу носить.

– Она?! На меня?! Ха-ха!

Черный небрежно сунул пистолет за пазуху и пошел, насвистывая, в глубину погреба.

Вскоре из темноты появилась девушка. В руках она несла большой кувшин.

– Смотрите! – ткнул я капитана.

Вчерашняя девушка. Та самая, которая прошла мимо нас, когда мы лежали в кустах. Только сегодня на ней были не красные полусапожки, а туфли.

– Доброе утро вам всем, – весело поздоровалась она.

– Сервус, Аги, солнышко ясное! – Фазекаш принял у нее кувшин. – Ну, что сегодня?

Он вытащил несколько ломтей хлеба, сало, пачку сигарет.

– А керосин? – спросил он. – У нас уже почти весь, я же тебе говорил.

– Нет керосина, Фазекаш. Вот спичек я принесла шесть коробков. Чиркайте. Может быть, вечером удастся раздобыть бензин.

– Бензин в лампе взорвется.

– Добавите немного соли… Дядя Фазекаш, не посылайте больше Черного мне навстречу.

– Случилось что?

– Пусть лучше кто-нибудь другой, – уклонилась девушка от ответа.

– Он тебя обидел? – снова спросил Фазекаш.

Она улыбнулась, на щеках появились ямочки.

– Господи боже мой! Я с немцами разделываюсь, как с котятами. А тут какой-то малохольный подземный крот.

Все рассмеялись. Мне тоже почему-то было приятно, что Черный получил отпор.

– Где же он сам? – опросил Фазекаш.

– Облизывает шкурку, – снова улыбнулась девушка. – Что он сочинил там про каких-то шпиков? Цену себе набивал, да?

– Нет. – Фазекаш посторонился. – Вот смотри. Поймали их вчера в нижнем погребе. Говорят – русские.

– Русские?

Девушка подошла ближе. Я не ошибся вчера: волосы у нее были точь-в-точь, как у Марики – пепельно- белые. И лицо похожее: нежное, с легкомысленно вздернутым носиком. А вот глаза другие. Глаза совсем другие. Большие, серые. Взгляд быстрый, точный, прямой, как у снайпера.

– Ты русский?

– Да.

– И ты? – Капитан Комочин поднялся с пола, и она запнулась, поправилась:

– И вы?

Усатый Фазекаш отозвал ее в сторону. Не обязательно было шептаться. Подумаешь: конспирация! И так