Я промычал мотив. Складка на ее лбу разгладилась.

– Не так. – Аги, улыбаясь, пропела место, где я сфальшивил. – «Веселая утка». Самый модный фокстрот… Ты танцуешь? – неожиданно спросила она.

– Я… Меня ранило в ногу… Отучился.

Ранение было здесь ни при чем. Просто я не умел танцевать. В десятилетке нас обучали всяким танго, фокстротам, бостонам, но я гордо заявил, что отлично проживу и без них. Ребята с каждым разом все увереннее вели своих дам по школьному залу. А я смотрел на них, презрительно кривя губы, и страшно, до слез, завидовал. У меня просто в голове не укладывалось, как у них хватает смелости подойти к девчонке и обнять ее за талию…

Внизу, довольно близко от нас, показались первые дома. Сверху они выглядели нелепо и жалко, как будто пытались забраться в гору, да так, выбившись из сил, и застряли на полпути, с трудом удерживаясь на крутом склоне. Но когда мы поравнялись с ними, то оказалось, что невзрачные каменные домишки эти прочно, по-хозяйски стоят на земле и, вероятно, не один уже век.

Еще ниже тропка перерастала в городскую улицу. Здания здесь тоже были старые, источенные безжалостным временем, с маленькими, подслеповатыми оконцами и островерхими крышами из когда-то красной, а теперь почерневшей от дыма и копоти черепицы.

Аги остановилась и приподняла левую руку, согнув ее в локте.

– Цепляйся! Видишь, уже город.

Я несмело взял Аги под руку. Она передвинула поудобнее свой локоть, и моя рука, прижатая им, вдруг ощутила теплую упругость ее тела.

Стало не по себе. Я осторожно потянул руку. Она взглянула вопросительно:

– Что такое?

– Так… Неудобно.

Но она поняла.

– Ой, какой ты стеснительный! – она рассмеялась и нарочно еще сильней прижала мою руку. – А знаешь, мне даже нравится. Кругом все такие нахалы… Или у вас, в России, парни с девушками так не ходят?

– Нет, – соврал я.

Она поверила и удивилась:

– А как?

– Просто… Идут рядом и разговаривают.

– Но ведь так гораздо приятнее. И не целуются?

– Почему?.. Целуются…

Я готов был отнять свою руку и отскочить. Но Аги, словно предвидя это, держала ее крепко.

Старушка, вся в черном, посмотрела нам вслед. Аги остановилась.

– Слушай, русский, так нельзя. Я тебя тащу, как козла на веревке. – Она вдруг изменилась в лице. – Или ты нарочно? Чтобы на нас обратили внимание?.. Так имей в виду – первая пуля в твою голову. А друга твоего там повесят. Иди и не дури!

Мы пошли дальше влюбленной парочкой.

– Молчать тоже нельзя, – сказала Аги. – Пусть думают, что ты за мной ухаживаешь. Смотри мне в глаза – ну! И улыбайся.

Никогда не думал, что выдавить из себя улыбку – такой тяжкий труд. Я весь взмок. А вот она улыбалась от души. Вероятно, у меня был жалкий и смешной вид.

Наконец, я вырвал руку.

– Пойдем так.

– Тогда хоть говори со мной.

– О чем?

– Да о чем хочешь… Господи! Неужели ты русский! Про вас говорят, что вы все грубые, здоровые, волосатые, как обезьяны. Ну, говори же!

Что первым приходит в голову? Конечно, погода. Я бросил две-три банальных фразы о сегодняшнем солнце. Аги активно поддержала беседу. А сама все время смеялась. Я упорно отводил взгляд, но он с таким же упорством снова возвращался к ее глазам. В них горела дерзкая насмешка.

Наш светский разговор о погоде прервался совершенно неожиданно. Из-за угла навстречу нам вышли двое немцев с автоматами на груди.

Аги заметила их на какую-то долю секунды раньше меня. Не успел я опомниться, как она свернула в первые же ворота, увлекая меня за собой.

– Стой здесь! – Она глянула на улицу через щель между створками и прошептала: – Обнимай! Быстрей!

Я замешкался, и тогда она сама обхватила мою шею маленькими сильными руками и приникла ко мне.

Немцы подходили к воротам. Я уже слышал их разговор:

– Я тебе говорю, это она.

– Ты обознался.

– Вот сюда они зашли.

Тяжелые шаги остановились возле самых ворот. Аги поднялась на цыпочки и прижалась к моим губам своими. Они были теплые, мягкие и чуть влажные.

Веселые голоса раздались совсем рядом.

– Аги!.. Я же говорил!

– Черт возьми! Бесстыдница! Среди бела дня!

– Я так и знал, что у нее есть парень для забав… Стоп! Остановлейся, Аги! – произнес тот же голос по- венгерски.

Аги, не снимая рук с моей шеи, повернула голову к немцам и закричала:

– Убирайтесь-ка сейчас же отсюда, черти зеленые!

Солдаты, молодые, здоровые парни, в шлемах, громко заржали. Автоматы на их груди мелко тряслись. Черные отверстия, не мигая, смотрели прямо на меня.

– Нельзя устраивать такое сильное целование! Ты будешь делать ему смертельное удушение.

– А тебе какое дело, стальная башка! Завидно, да?

Один из солдат взял меня за плечи, заглянул в лицо и, смеясь, оказал другому по-немецки:

– А у нее неплохой вкус, у этой девки… Как тебе имя? – спросил он у меня.

– Янош он, Янош, – не дал мне ответить второй солдат. – Все они Яноши, можешь не спрашивать.

Он протянул руку к Аги и тронул ее за подбородок. Она отшатнулась.

– Ну, маленький девушка, за твоя тайна ти будешь платить нам один поцелуй.

Аги сплюнула на землю:

– Вот тебе поцелуй, получай!

Они снова заржали.

– Кого хочу, того и целую! Вот, смотрите, вот!

Она стремительно повернулась ко мне и поцеловала.

Когда она, наконец, отпустила меня, опасность уже миновала. Немцев в воротах не было. Их жеребячий смех доносился с улицы.

– Ха-ха-ха! На виду у всех!

– Венгерские девки и не на то способны.

– Ну, это же Аги! Известная… – Раздалось грубое слово.

– Понимаешь по-немецки? – Аги испытующе смотрела на меня, прерывисто дыша и покусывая нижнюю губу.

У меня не хватило смелости соврать. Я отвел глаза, кивнул.

– Они врут! Слышишь, врут, врут! – Она закрыла руками лицо. – Гады! Чтоб вы все сдохли, гады!

– Не надо, Аги! – Подчиняясь внезапному порыву, я шагнул к ней, обнял. – Аги!..

И тут произошло нечто неожиданное. Я получил такой удар по щеке, что в первый момент не мог ничего понять. Мне казалось, что где-то рядом рванула мина. Я схватился за щеку и, пораженный, смотрел