равно!
Ребята в погребе, видать, его очень заботили – он даже оставил свой неопределенный шутливый тон.
– Ну хорошо, мы с тобой сошли совсем на другие рельсы, давай вернемся на прежние… Так, значит, оставить вас у себя? Конечно, при условии, что вы не шпики, а русские.
– Нас это условие устраивает.
– Дай бог, дай бог!.. Ну-ка, подробненько, как вы здесь оказались?
Проверка продолжалась. Я рассказал ему о задании, о том, что случилось с полком, куда мы направлялись. Он слушал очень внимательно, даже дымить перестал.
– Так, значит, третий был венгерский лейтенант?
– Да.
– А как звали этого венгерского лейтенанта? – спросил он. Почему-то именно лейтенант заинтересовал его больше всего.
– Я не имею права говорить.
– Так-так… – Вывалил пепел из потухшей трубки, снова набил табаком и вдруг произнес, не глядя на меня: – Оттрубаи?
Я кивнул. Отказываться не имело смысла. Старик знал больше, чем я мог предположить.
– Он у вас? – спросил я.
– В гестапо… Напоролся на их людей. Плохи его делишки, совсем плохи. Вешать будут.
«О! Горячо благодарен!» – сразу вспомнилось мне. Бедный лейтенант Оттрубаи!
Старик, волоча ноги, подошел ко мне, положил на плечо руку. Она была тяжелая и крепкая.
– Вот теперь я начинаю тебе верить, – он опять непроизвольно повертел головой. – Бог мой, неужели в самом деле русский?
Я вскочил со стула. Он улыбался. Невыразительное плоское лицо с большим выпуклым, как купол, лбом и с маленькими стальными шариками глаз сразу стало мягче и добрее.
– Быстро же ты выучил наш язык.
Я сказал, что знал его раньше.
– Значит, тебя послали потому, что говоришь по-венгерски? Логично… Шани! – крикнул старик. – Шани! Выходи! Что ты думаешь обо всем этом?
Открылась дверь позади меня – она вела из кухни в маленькое темное помещение, очевидно, в кладовую. Оттуда вышел невысокий стройный венгр. Скулы, тщательно выбритые, отливали синью.
– По-моему, он не врет, – произнес он низким глухим голосом и протянул мне руку. – Здравствуй, русский. Я Шандор.
– Я тоже.
Он смотрел на меня дружелюбно, не отпуская руки. Старик стоял в стороне и задумчиво крутил в пальцах ус.
– Куда их девать? Номер с внезапным появлением двоих русских в нашем цирке не предусмотрен.
– Ничего, Бела-бачи, пойдет сверх программы… Я думаю, надо привести сюда второго русского и всем вместе посоветоваться. Было бы здорово, если бы они смогли нам помочь в том деле.
– Погоди еще с делом.
Старик вышел в соседнюю комнату. Через несколько минут в кухню влетела Аги, розовая и заспанная, с отпечатавшимся на щеке плетеным узором.
– Значит, ты русский! Все-таки русский!
И вдруг, стремительно обняв меня, поцеловала.
– Это за то, что ты русский. – И еще раз поцеловала. – А это, чтобы не сердился, ну, ты сам знаешь за что.
– Смотри, Шани, у них уже какие-то тайны, – беззвучно засмеялся старик.
– Молодежь! – усмехнулся Шандор.
Ему самому было не больше тридцати.
– Аги, сбегаешь туда, к Фазекашу, и приведешь второго русского, – сказал старик и протянул ей какую- то бумагу. – Возьми на всякий случай отпускное свидетельство. Но лучше патрулям вообще не попадаться.
– Я дворами, Бела-бачи.
Она выбежала, но через секунду в дверях вновь появилось ее радостное лицо. Махнула мне рукой и крикнула по-русски:
– Совецки Союз – ура! Красни Армия – ура! Русски – ура!
И исчезла за дверью.
Старик и Шандор смотрели на меня, улыбаясь. Я сейчас же снял с лица улыбку, насупился, но они все равно улыбались. Вероятно, у меня был уж очень глупый и растерянный вид.
А может быть, они улыбались совсем не поэтому?
На столе появился электрический кофейник, и Бела-бачи стал священнодействовать. Шандор помогал ему, возясь с кофейной мельницей и стараясь не проронить ни единой крупинки – кофе продавался по баснословной цене. Только такие фанатичные поклонники этого напитка, как венгры, могли, отказываясь от самого насущного, позволить себе по щепоткам покупать золотые зерна.
По комнате разнесся сильный приятный аромат. Бела-бачи вдохнул его с наслаждением.
– Чувствуешь! Настоящий, не какой-нибудь там цикорий.
Мне было все равно: цикорий, не цикорий. Я относился к кофе довольно равнодушно. Но, чтобы не обидеть хозяина, протянул вяло:
– Да-а…
Бела-бачи хлопнул ладонями по коленям.
– Вот теперь я, верно, вижу, что ты русский! Говорят, там полно кофе и никто его не пьет.
– Да, больше чай.
– Эх, не догадался ты притащить с собой пару кило!
– В следующий раз, – подхватил я шутку.
– Свой кофе, – ухмыльнулся Шандор. – Искатели постелей со своим кофе.
Я рассмеялся:
– Искатели постелей – здорово ты придумал.
– Я придумал? – удивился Шандор. – Так это ведь будапештское словечко. Там у них полно всяких бездомных. Как вечер, так они ищут, куда приткнуться. Вот их и прозвали искателями постелей.
– Или еще их зовут «соседями», – сказал Бела-бачи, внимательно следя за кофейником. – Встречаются двое таких искателей постелей. «Где живешь?» – спрашивает один. «Нигде, где придется». «О, значит, мы соседи!»… А теперь, из-за бомбежек, таких «соседей» все больше и больше… Ну, готово!
Кофейник зашипел, из изогнутого носика тонкой струйкой полилась черная жидкость.
Я отказался от кофе. Пить без сахара горькую жидкость – тоже удовольствие! Они упрашивать не стали и разделили между собой содержимое моей чашечки.
Они потягивали кофе маленькими глотками, закрывая глаза и прищелкивая языками, и одновременно отвечали на мои вопросы. О Бела-бачи я уже знал, что он врач. Но какой? Оказалось, детский, однако практикой не занимался уже несколько лет. Почему? Разные причины, – уклонился он. Я больше не стал расспрашивать. Такой словоохотливый, а тут отвечал односложно, словно ему было неприятно.
Шандор работал диспетчером на железной дороге.
Двадцать четыре часа там, двадцать четыре часа свободен. И не очень далеко от дома. Жена носит обеды, ужины: горячие, даже не успевают остыть. Одно плохо: работы все больше и больше. Поезда на фронт, поезда с фронта.
– И все спокойно? – спросил я не без заднего умысла.
Бела-бачи прищурил глаз:
– Ты, парень, удить никогда не пробовал?
