Корабль держал курс на север, с каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Матросы подыскали для Лиры непромокаемую робу, но девочке она была слишком велика, тогда Джерри принялся учить ее портняжничать, и она с превеликой радостью взялась за иголку, хотя в колледже Вод Иорданских терпеть не могла шить и бегала от экономки, миссис Лонсдейл, пытавшейся приохотить ее к рукоделию, как черт от ладана. Прежде всего Джерри и Лира смастерили непромокаемую сумочку для веритометра. Она крепилась вокруг пояса и, как предусмотрительно подметила девочка, была абсолютно незаменима при падении за борт. Теперь, когда веритометр был надежно упакован, маленькая фигурка в подогнанном по росту дождевике и зюйдвейстке, вцепившись в поручень окоченевшими пальцами, часами торчала на палубе, не боясь ледяных брызг, которые фонтаном обдавали ее с головы до ног. Конечно, время от времени морская болезнь делала свое дело, особенно когда ветер крепчал и корабль зарывался носом в свинцово-зеленые волны, но тогда Лире на помощь приходил Пантелеймон. Он буревестником носился над морем, взмывая с гребня на гребень, и его восторг и упоение от смешения двух стихий передавались девочке, так что на время она забывала о качке и дурноте. Пару раз Пан попробовал себя в амплуа водоплавающего и даже присоединился к резвящимся в море дельфинам, вызвав тем самым их благожелательное удивление. Стоя на носовом кубрике и стуча зубами от холода, Лира упивалась тем, как ненаглядный ее Пантелеймон грациозно и вместе с тем мощно выскакивает из воды, а рядом с ним стремительно мелькают силуэты еще полудюжины дельфинов, и солнце играет на их глянцевито-серых боках. Какое же это было счастье, но к счастью примешивались боль и отчаянный страх: а вдруг Пану так понравится быть дельфином, что он возьмет и разлюбит свою Лиру?

Морской волк Джерри, возившийся с крышкой носового люка, поднял голову и посмотрел на развеселые пляски Пана с дельфинами. Его собственный альм — большая белая чайка — сидел на вороте лебедки и дремал, спрятав голову под крыло. Джерри понимающе улыбнулся девочке.

— Помню, как вышел я первый раз в море, — начал он негромко, — так я еще совсем пацан был, и Велизария моя тоже, пока облик свой окончательный не приняла, все менялась. Очень ей тогда дельфином по волнам прыгать нравилось. А я все боялся, не дай, думаю, бог, так косаткой и останется. А что? У нас на шхуне был один такой, с альмом-косаткой, никогда на берег сойти не мог. Правда, моряком он был Божьей милостью, лучшего штурмана свет не знал. Шкиперы за него дрались. Только ему это все не надо было. Все не в радость. Возрадовался, наверное, только когда на дне морском упокоился.

— Погоди, а зачем альму обязательно принимать какой-то окончательный облик? — недоуменно спросила Лира. — Мне совсем не хочется, чтобы Пан вдруг перестал меняться. И ему не хочется.

— Ну, хочется не хочется, а придется. Как повзрослеешь, так он меняться и перестанет. Тебе же самой захочется, чтобы у тебя все время был один и тот же альм.

— А вот и не захочется! — запальчиво возразила девочка.

— Все так говорят. Нет, дорогуша, от этого никуда не денешься. Что ж тебе, всю жизнь ходить в маленьких девочках? И потом, не забывай, все имеет свои хорошие стороны.

— Что-то я ни одной не вижу, — буркнула Лира.

— Как же? Ведь тебе откроется твой собственный характер. Скажем, старушка Велизария у меня — чайка. Значит, и во мне есть что-то от чайки. Прямо скажем, птица полета невеликого, бывают и посильнее, и покрасивее, и поголосистее. Но зато я вон какой жилистый, любую бурю выстою, нигде не пропаду, малой рыбешкой сыт буду. Разве плохо про себя такое знать? И твоя душа тебе откроется, как Пантелеймон окончательный облик обретет.

— А вдруг он превратится в какого-нибудь… Ну, в общем, в то, что мне совсем даже не понравится?

— И так бывает. Мало ли на свете людишек, что ходят, львами порыкивают, а альмы-то у них, оказывается, шавки или болонки. И пока человек с таким своим альмом не поладит, то он и сам будет мучиться, и других мучить. Хотя мучайся не мучайся, делу-то этим не поможешь.

Но Лира все равно никак не могла поверить, что рано или поздно она тоже станет взрослой.

Как-то утром ветер принес с собой незнакомый запах, да и корабль начал двигаться как-то странно. Раньше он то зарывался носом в волны, то на пенных гребнях взмывал куда-то ввысь, а сейчас валко покачивался с боку на бок. С раннего утра, еще толком не проснувшись, Лира стояла на палубе и жадно вглядывалась в узкую полоску берега, появившуюся на горизонте. Земля. Как странно. Как отвыкли от нее глаза после бесконечной череды волн, а ведь плыли-то они всего ничего, каких-нибудь несколько дней, но кажется, будто прошли годы.

Вот уже можно было разглядеть снежную вершину поросшей лесом горы, а вот и маленький городок, который жмется к ее подножию: всюду деревянные домики с островерхими крышами, а вон то здание повыше, со шпилем, — церковь. И целый лес подъемных кранов в гавани, а над ними с пронзительными воплями носятся полчища чаек. К острому запаху рыбы примешивалось еще что-то, незнакомое. Так пахнет суша: сосновой смолой, сырой землей, диким зверем и еще чем-то холодным, чистым, нетронутым, наверное, снегом. Это был запах Севера.

Вокруг корабля резвились в море тюлени. Они на миг высовывали из воды смешные клоунские мордочки и без единого всплеска уходили вглубь. Пронзительный ледяной ветер сдувал с волн белые барашки пены. Он швырял Лире в лицо острые колючие брызги, забирался в каждую щелочку, каждую складочку ее волчьей шубы. Руки девочки ломило от холода, а щеки, нос и подбородок уже вообще ничего не чувствовали. Пантелеймон-горностай как мог согревал собой ее шейку, но проку от этого было мало. Понимая, что еще чуть-чуть, и она околеет, Лира с сожалением бросила прощальный взгляд на тюленей и спустилась с верхней палубы в кают-компанию, где ее ждала овсянка на завтрак. Придется довольствоваться видом из иллюминатора.

Их корабль входил в гавань. Вот проплыла мимо серая громада волнореза. Ну почему же они движутся так медленно? Лира и Пантелеймон ерзали на месте от нетерпения и жадно смотрели, как дюйм за дюймом к ним приближался берег. Прошел еще час: ровный гул работающих двигателей сменился невнятным рокотом, а потом совсем затих. Сверху на палубе раздались голоса: капитан отдает приказ швартоваться. Вот матросы бросают причальный конец, вот спускают сходни и открывают люки.

— Давай, Лира, пошустрее, — сказал Фардер Корам. — У тебя все собрано?

А как же? Все собрано аж с самого раннего утра, хотя, если честно, особо и собирать-то было нечего. Так что Лире осталось только сбегать в каюту за сумкой, и все. Можно сходить на берег.

Первым делом Лира и Фардер Корам отправились к консулу ведуний. Домик его они нашли очень быстро. Тролльзунд — город маленький, из гавани весь виден как на ладони, хоть сколько-нибудь приметных построек — всего две: церковь да дом губернатора. А консул проживал в зеленом деревянном домике, совсем рядом с морем. Лира и Фардер Корам позвонили в дверь. Резкий звук колокольчика эхом раскатился по тихой улочке.

Слуга проводил посетителей в гостиную и принес им кофе. А через мгновение появился и сам консул: румяный толстячок в самом обыкновенном черном костюме. И что в нем такого ведовского? Абсолютно ничего. Разве только глаза: пронзительные, изумрудно-зеленые, совсем как у его змейки-альма. Хотя, кто их знает, какие они, эти ведуньи?

— Мартин Ланселиус к вашим услугам, Фардер Корам. Чем могу быть полезен?

— У нас к вам сразу две просьбы, доктор Ланселиус, — поклонился в ответ старец. — Прежде всего, я разыскиваю лапландскую ведунью, с которой нас свела судьба много лет назад. Это было в Восточной Англии, на Мшистых Болотах.

— Ее имя?

— Серафина Пеккала.

Доктор Ланселиус сделал в своей записной книжке какую-то пометку серебряным карандашиком.

— Вы не припомните, как давно это было?

— Должно быть, лет сорок тому назад. Но она вспомнит меня, я уверен.

— Итак, это первая ваша просьба. Вы, кажется, сказали, что есть и вторая…

— Совершенно верно. Я говорю с вами от лица цаганских семей, которые лишились своих детей. У нас есть все основания утверждать, что наши, да и не только наши, малыши стали жертвами организации, которая похищает их, а потом привозит сюда, на Север. Судя по всему, эти люди преследуют какую-то цель, но какую именно, мы пока не знаем. Может быть, либо вы, либо ведуньи, которых вы представляете, что-то слышали об этом и могли бы как-то нам помочь?