— Ну, конечно, дитя мое, — чуть задыхаясь, отвечал ей старик, — он же должен был тебя проверить. А ты умница, очень хорошо себя вела, вежливо. И потом, мы все равно наперед не знали, что ему ведомо, а что нет. А вот про панцирного медведя консул нам здорово подсказал. Мы бы этого нигде в другом месте не услышали.

Лира и Фардер Корам без труда отыскали санный парк, разместившийся в двух серых цементных коробках без окон, которые, казалось, вросли в мерзлую землю пустыря, где не было ничего, кроме чахлых стеблей травы, угрюмых валунов да подернувшихся ледяной корочкой грязных луж. Неприветливый клерк, совсем не обрадовавшийся их приходу, пробурчал, что до шести вечера медведь занят на работах, а потом они могут с ним поговорить, но только пусть поторопятся, потому что медведь прямиком с работы идет в питейное заведение к Эйнарссону, где каждый вечер мертвецки напивается. Внутрь его не пускают, вот он и валяется прямо на заднем дворе.

Далее путь старого Фардера Корама и Лиры лежал к лучшему во всем Тролльзунде меховщику, поскольку девочке нужно было купить теплую одежду. Прежде всего они выбрали ей парку из меха северного оленя. Он очень хорошо держит тепло, ведь ость у волоса полая. С изнанки капюшон шубы был подбит мехом росомахи, ее густой ворс на морозе не превращается в сосульки, когда человек дышит. Под парку полагалось надевать рубаху, штаны и чулки из мягкой оленьей кожи, так что все это они тоже купили, да еще в придачу вязаные из шелковой пряжи перчатки и большие меховые рукавицы.

Меховщик объяснил им, что на рукавицы и сапоги идет шкура с передних ног северного оленя, потому что мех там самый прочный, а вот подошвы у сапог тачают из шкуры тюленя-сивуча, которая не уступит моржовой, только полегче будет. В довершение всего была куплена водонепроницаемая накидка из тюленьих кишок: полупрозрачное одеяние, в которое Лира могла бы закутаться с головой.

Упаковавшись в обновки, девочка обмотала вокруг шеи длинный шарф, натянула на самые глаза шерстяную шапку из толстой пряжи и надвинула сверху капюшон, после чего почувствовала, что ей почему-то очень жарко, но Фардер Корам в утешение пообещал, что там, куда они едут, будет значительно холоднее.

Когда наши путешественники вернулись в гавань, они нашли там Джона Фаа, наблюдавшего за разгрузкой судна. Его чрезвычайно заинтересовали подробности их встречи с консулом ведуний, но еще более заинтересовал рассказ о медведе-перебежчике.

— Нужно непременно встретиться с ним сегодня же вечером. Тебе хоть раз приходилось толковать с панцербьорнами, а, Фардер Корам?

— И толковать приходилось, и биться тоже, правда, не врукопашную, потому, видать, и жив до сих пор… Но учти, Джон, такие, как он, себя задешево не продают, придется нам с им поторговаться. Да и нрав у него, говорят, крутенек. Но такой союзник нам бы очень пригодился.

— И не говори. Да, а где же твоя ведунья?

— Далече. Она теперь королева клана, — негромко отозвался старик. — Я все надеялся, что можно будет хоть весточку послать, да, видно, ответа не дождешься, уж очень путь долог.

— Ну и ладно. А теперь давай-ка я похвастаюсь. Смотри, дружище! Я тут такое нашел!

Джон Фаа рвался рассказать друзьям о своем новом знакомом. Дело в том, что еще утром в гавани он повстречал парня по имени Ли Скорсби, который оказался уроженцем Новой Дании, а из родного Техаса приехал на Север счастья искать. Однако экспедиция, в состав которой он рассчитывал войти, не продвинулась ни на дюйм севернее Амстердама по весьма банальной причине: денег не хватило.

— Так что этот самый Ли оказался на мели, — в рифму закончил Джон Фаа, — но я ведь не сказал самого главного: он ведь аэронавт, понимаете? У него есть воздушный шар! Нет, Фардер Корам, ты представь себе только, каких мы сможем дел натворить с таким-то помощником, а? Я уже договорился, он идет с нами. Повезло, как считаешь?

Джон Фаа удовлетворенно потирал руки. Нет, определенно они прибыли в Тролльзунд в добрый час.

— Я-то считаю, что нам бы прежде всего надо знать, куда мы идем, — осторожно произнес Фардер Корам, но Джон Фаа только беззаботно отмахнулся. Снова в поход! Какое счастье!

Смеркалось. Тюки со снаряжением и провизией благополучно выгрузили на берег. Пора было идти к медведю. Лира и старый Фардер Корам быстро отыскали питейное заведение Эйнарссона, про которое им давеча толковал неприветливый клерк. Вот же оно: грязно-серая цементная коробка с красной неоновой вывеской над входом. Половина букв не горит, из покрытых толстым слоем изморози окон доносятся громкие подвыпившие голоса. Веселенькое местечко, ничего не скажешь. Спотыкаясь на кочках и выбоинах, они обошли дом кругом и увидели перед собой ворота из двух железных листов. За ними и находился задний двор, где не было ничего, кроме врытого в обледенелую глину кособокого навеса, под которым маячила чья-то тень, еле различимая в тусклом свете подслеповатого окошка.

Кто-то, скорчившись, сидел там и терзал зубами огромный кусок сырого мяса. Лира не могла ничего разобрать, кроме перемазанной кровью морды, маленьких, недобро поблескивающих глазок, да горы свалявшегося грязно-желтого меха, откуда шло чудовищное утробное рычание, чавканье да хруст разгрызаемых костей.

Фардер Корам подошел вплотную к воротам и громко позвал:

— Йорек Бьернисон!

Медведь на миг оставил свою трапезу и в упор посмотрел на непрошеных гостей. Невозможно было понять, о чем он думает.

— Йорек Бьернисон, — снова обратился к нему Фардер Корам. — Может, мы могли бы поговорить с тобой?

Лира чувствовала, как бешено колотится ее сердце. На нее вдруг дохнуло холодом, опасностью и страшной силой, за которой стоял разум, но разум не человеческий, более того, ничего человеческого в нем не было и быть не могло, ведь у панцирных медведей нет альмов. Вид этой могучей туши, глодающей оленью ногу, отзывался в сердце девочки восторгом и пронзительной жалостью. Как же он одинок, бедолага!

Медведь бросил мясо на землю, опустился на четвереньки и вперевалочку подошел к воротам. Тут он встал на задние лапы, во весь свой гигантский рост, словно похваляясь перед Лирой и Фардером Корамом своей несокрушимой силой, словно напоминая им, как ничтожны перед этой силой два жалких листа железа, которые их разделяют.

С высоты трехметрового роста он прогудел:

— Ну? Кто вы такие?

Казалось, от его голоса заходила ходуном земля. Задыхаясь от чудовищного зловония, Фардер Корам отвечал:

— Меня зовут Фардер Корам, я цаган из Восточной Англии, а эта девочка — Лира Белаква.

— Чего надо?

— Мы хотим предложить тебе службу, Йорек Бьернисон.

— У меня уже есть служба

Медведь вновь опустился на четыре лапы. В хриплом рыке, исходившем из его глотки, невозможно было различить ни гнева, ни насмешки, одно только ледяное равнодушие.

— Чем же ты занят?

— Чиню в санном парке сломанную технику. Работаю по железу. Поднимаю тяжести.

— Да разве же это работа для панцербьорна?

— За нее платят.

В доме за спиной медведя приоткрылась задняя дверь, и в щель просунулась рука с глиняным кувшином. Голос трактирщика опасливо спросил:

— Кто здесь?

— Какие-то люди, — рявкнул медведь.

Трактирщик высунул голову и, казалось, хотел еще что-то спросить, но медведь с неожиданным проворством отпрянул в сторону приоткрытой двери, и она тут же захлопнулась. Тогда медведь подцепил когтем ручку кувшина и поднял его к морде, расплескивая содержимое. В нос Лире ударил резкий запах спирта-сырца. Сделав несколько жадных глотков, медведь опустил кувшин и вновь принялся обгладывать оленью ногу. Он, казалось, совсем забыл о Лире и Фардере Кораме, однако через какое-то время вдруг сам