«Нет, я не сойду. Я зверья боюсь. Я брошу прутья, так ты кокни зверье враз, они тихи станут, так я сойду».

Она бросила пруток, он кокнул зверье враз, они и окаменели, стали серы каменья. Она прыгнула с ели и его кокнула. И он серым камнем сделался.

Этот старший брат где-то жил-поживал, ему скучно стало. Он говорит: «Где мой младший брат?»

Он поехал тоже к росстани. Видит: на ноже одна сторона заржавела. «Это, – говорит, – у меня помер брат».

Поехал по той дороге. Приехал в город к этой царевне. Она его и признала, думала, что ее хозяин. (Они, вить, однаки – и обличьем и повадкой.) Она его накормила-напоила, зверье в хлев запустила. Он пожил два дня и поехал брата искать.

Ехал-ехал, ему олень встретился. Он его тоже погнал, и до той ели гнал, и там ночевать стал. Выжег огонь, бабка на ели уркат: «у-у-у». «Сойди, бабка, с ели». – «Нет, я зверья твоего боюсь. Я брошу прутья, так ты кокни зверье сразу, так я сойду».

Она бросила пруток, а он кокнул одного зайца, тот стал серым каменьем. А кругом таких каменьев много. «А, так это ты моего брата убила?» – «Я за то его убила, что он моего сына, семиглавого змея, убил». – «Сойди сейчас, оживи моего брата, а то из лука стрелю, сердце пробью!» Она сошла, хвостнула каменья другим прутком, и брат и вся охота живы стали.

Они взяли ее, расстреляли, коней запрягли, повесили ее коням на хвост и поехали в город. Приехали в город и стали показывать. «Вот, – говорят, – змея семиглавого эта мать и расстреляна!»

И они стали тут жить-поживать. Вся боле.

Один князь женился на прекрасной княжне и не успел еще на нее наглядеться, не успел с нею наговориться, не успел ее наслушаться, а уж надо было им расставаться, надо было ему ехать в дальний путь, покидать жену на чужих руках. Что делать! Говорят, век обнявшись не просидеть. Много плакала княгиня, много князь ее уговаривал, заповедовал не покидать высока терема, не ходить на беседу, с дурными людьми не ватажиться, худых речей не слушаться. Княгиня обещала все исполнить. Князь уехал; она заперлась в своем покое и не выходит.

Долго ли, коротко ли, пришла к ней женщина, казалось – такая простая сердечная! «Что, – говорит, – ты скучаешь? Хоть бы на Божий свет поглядела, хоть бы по саду прошлась, тоску размыкала, голову простудила». Долго княгиня отговаривалась, не хотела, наконец подумала: по саду походить не беда, и пошла. В саду разливалась ключевая хрустальная вода. «Что, – говорит женщина, – день такой жаркий, солнце палит, а водица студеная – так и плещет, не искупаться ли нам здесь?» – «Нет, нет, не хочу!» – а там подумала: ведь искупаться не беда! Скинула сарафанчик и прыгнула в воду. Только окунулась, женщина ударила ее по спине: «Плыви ты, – говорит, – белою уточкой!» И поплыла княгиня белою уточкой. Ведьма тотчас нарядилась в ее платье, убралась, намалевалась и села ожидать князя. Только щенок вякнул, колокольчик звякнул, она уж бежит навстречу, бросилась к князю, целует, милует. Он обрадовался, сам руки протянул и не распознал ее.

А белая уточка нанесла яичек, вывела деточек, двух хороших, а третьего заморышка, и деточки ее вышли – ребяточки; она их вырастила, стали они по реченьке ходить, злату рыбку ловить, лоскутики сбирать, кафтаники сшивать, да выскакивать на бережок, да поглядывать на лужок. «Ох, не ходите туда, дети!» – говорила мать. Дети не слушали; нынче поиграют на травке, завтра побегают по муравке, дальше, дальше, и забрались на княжий двор. Ведьма чутьем их узнала, зубами заскрипела; вот она позвала деточек, накормила-напоила и спать уложила, а там велела разложить огня, навесить котлы, наточить ножи. Легли два братца и заснули, – а заморышка, чтоб не застудить, приказала им мать в пазушке носить, – заморышек-то и не спит, все слышит, все видит. Ночью пришла ведьма под дверь и спрашивает: «Спите вы, детки, иль нет?» Заморышек отвечает: «Мы спим – не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати; огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные!» – «Не спят!»

Ведьма ушла, походила-походила, опять под дверь: «Спите, детки, или нет?» Заморышек опять говорит то же: «Мы спим – не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати; огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные!» – «Что же это все один голос?» – подумала ведьма, отворила потихоньку дверь, видит: оба брата спят крепким сном, тотчас обвела их мертвой рукою – и они померли.

Поутру белая уточка зовет деток; детки нейдут. Зачуяло ее сердце, ветрепенулась она и полетела на княжий двор. На княжьем дворе белы, как платочки, холодны, как пласточки, лежали братцы рядышком. Кинулась она к ним, бросилась, крылышки распустила, деточек обхватила и материнским голосом завопила:

«Жена, слышишь небывалое? Утка приговаривает». – «Это тебе чудится! Велите утку со двора прогнать!» Ее прогонят, она облетит, да опять к деткам:

«Эге! – подумал князь и закричал: Поймайте мне белу уточку!» Бросились все, а белая уточка летает и никому не дается; выбежал князь сам, она к нему на руки пала. Взял он ее за крылышко и говорит: «Стань, белая береза, у меня позади, а красная девица – впереди!» Белая береза вытянулась у него позади, а красная девица стала впереди, и в красной девице князь узнал свою молодую княгиню. Тотчас поймали сороку, подвязали ей два пузырька, велели в один набрать воды живящей, в другой говорящей. Сорока слетала, принесла воды. Сбрызнули деток живящею водою – они встрепенулись, сбрызнули говорящею – они заговорили. И стала у князя целая семья, и стали все жить-поживать, добро наживать, худо забывать.

А ведьму привязали к лошадиному хвосту, размыкали по полю: где оторвалась нога – там стала кочерга, где рука – там грабли, где голова – там куст да колода; налетели птицы – мясо поклевали; поднялися ветры – кости разметали; и не осталось от ней ни следа, ни памяти!

Жил-был мужик, у него была дочь. Один раз пошел мужик в поле хлеб убирать и говорит: «Жена! Пришли мне в поле обед с дочерью». Приходит полдень. Дочь взяла обед и понесла к отцу. Идет она мимо реки и видит: у берега щука кружится в воде. Она ее поймала, хочет взять с собой. Щука и говорит ей человеческим голосом: «Не бери меня, красная девица! Пусти лучше в воду, я тебя сделаю счастливою». Девушка и говорит ей: «Как же ты это сделаешь?» – «А вот, – говорит, – как: если ты заплачешь, у тебя из глаз посыплется жемчуг, а если засмеешься – бриллианты». Девушка ей не поверила. Щука велела ей засмеяться. Она засмеялась – и посыпались у нее бриллианты. Она взяла и пустила щуку.

Приходит она (девушка) к отцу, отец начал ее бранить (за то), что долго не приносила обедать. Девушка заплакала – и посыпался у нее из глаз жемчуг. Отец удивился, расспросил у нее обо всем. Она ему все рассказала. Прошло с тех пор малое время, мужик с дочерью стали люди богатые, а эта девушка прекрасавица.

Проезжал чрез эту деревню, где они жили, царский сын, и увидал он эту девушку. Полюбил он ее, выпросил у своего отца, у царя, позволенья, женился на ней. Стала она жить во дворце и зваться царицей. При дворе жила одна волшебница с дочерью, и этой волшебнице очень хотелось свою дочь отдать за царского сына, а он женился на другой, на этой девушке. И захотелось ей извести эту царицу.

Сделалась в то время война. Царь сам поехал с войском на войну и приказывает фрейлинам: «Смотрите! Если будет царица, жена моя, скучать без меня, сейчас же напишите ко мне письмо. И утешайте, и берегите ее пуще глаз своих!» Уехал царь. Фрейлины стали развлекать царицу разными веселостями, чтобы она не тосковала о муже. Однажды приезжает к ней волшебница и стала просить ее к себе в баню вымыться. Фрейлины долго не соглашались отпустить ее, а, наконец, отпустили. Волшебница привела к себе в баню царицу, обратила ее в золотую утку и пустила по белому свету, а вместо нее привела во дворец свою дочь. (Она была очень похожа на царицу.) Фрейлины ее не узнали и приняли ее вместо царицы. Скоро после