цвету.Там айлантами и кедрамиНам природа не предстанет,Матерью зеленокудройНе приветствует гостей,Только солнце вечно-щедроеЛюбоваться не устанетНа своих счастливых, мудрыхНа невинных двух детей.И ни возглас человеческий,Ни обвалов грозный голосНе нарушат вековуюТишь, открытую лучу,Чтобы горы стали к вечеруОблекать свой камень голыйВ золотую, в голубуюЛитургийную парчу.И, синея дымкой дальнею,Розовея, лиловея,Череду всех красок мираСменят в стройном бытии,Как во храме в ночь пасхальнуюЧередуют иереиМногоцветные подиры —Ризы пышные свои.День открыт нам всеми гранями:Ритмом волн, блаженным жаром,Родниками, лёгкой ленью,Стайкой облаков, как пух, —Чтоб, влекомые желаньями,Шли мы вдаль, в его селенья,За бесценным Божьим даром —Страстью двух – и счастьем двух.
10
Оранжевой отмелью, отмелью белойВхожу в тебя, море, утешитель мой.Волной, обнимающей душу и тело,От горечи, пыли и праха омой.Лишь дальних холмов мягко выгнутый выемДа мирных прибрежий златые ковшиУвидят причастье безгрешным стихиямОткрытой им плоти и жгучей души.Лучистые брызги так ярко, так близкоСверкают, по телу скользя моему;Я к доброму Солнцу, как жертвы, как искры,Звенящую радугу их подниму! Смотри, как прекрасен Твой мир вдохновенныйИ в резвости волн, и в трудах мудреца,Как светятся души в бездонной вселенной,Пронзённые светом Твоим до конца!
11
Какое благовониеОт этих скал нагретых,От древних парапетовИ крепостной стены!Ты хочешь пить? – в колонииУ сонного платанаЖурчит вода фонтана —Святая кровь страны.Испей её! И сразу жеТуман многовековыйИз влаги родниковойВ глубь сердца перейдётПоверьями, миражами,Легендами пустыниИ грезами, что нынеЕдва хранит народ.Он тек тысячелетьямиБесшумно и незримоПо тёмным жилам Крыма,У старых гор в груди…Испей его. Ответь емуМолчаньем и доверьемЕго седым преддверьемВ дух этих стран войди! Сольются в мощном образеЛадьи, дворцы, литавры,Прохлада хижин, лаврыВ полдневных городах,В Отузах, Ялте, ФоросеСады, как кущи рая,И с крыш БахчисараяПротяжный стих: «Аллах!»И жизни ритм властительный,Державный и широкийПочуешь ты в потокеМимолетящих дней,Вот в этом утомительномПодъёме в город знойныйИ в горечи спокойнойКладбищенских камней;В дрожащей сини воздухаНад будничным базаром,Где некогда хазарамПослушен город был,И в шумном доме отдыха,Где мчится мяч летучий,Где жизни пульс кипучийНе стынет, и не стыл.
12
Мы возвращались с диких нагорий,И путь лежал вдоль самой воды;Безгрозным бризом дышало море,Лаская и сглаживая наши следы.А бриз был праздничным, вечно юным,Как будто с лугов Олимпийских нёсОн радость богов для всей подлунной,Для сердоликов, людей, мимоз.Уже вечерело, и дом был близок —Наш старый дом на милом холме:Мы знали: он будет, как добрый призрак,Белеть навстречу в горячей тьме.Мы знали: там, на веранде зыбкой,Увидим мы бедные руки той,Кто всё это лето нам светит улыбкой,Старческой мягкостью и добротой.И будет пленительно сочетаньеУ доброй феи любовных днейШутливой речи, глаз грустной лани,И строгого лба старинных камей.А после, в саду, сквозь ветки орехаТропических звёзд заблестит река,И ночь обнимет нас смутным эхомПрибоя у дальних скал Алчака… Мы шли – и никто во всём мирозданьеНе властен был радость мою превозмочь,Спокойную радость, простое знанье,Что ты – со мной, и что будет ночь.
13
Свеча догорает. Я знаю.Над нами – бездонное море…Какая дремучая тишь!..Усни: к несравненному раюСвела ты старинное гореДуши моей терпкой… Ты спишь?А в горном собратстве на стражеЛуной Тарахташ серебрится;И в лунную кроясь фату,Над сонмом склонившихся кряжейСозвездья стоят, как божница, —Торжественный зов в высоту.О нет, высота не сурова, —Там молятся о человеке…Ты дремлешь? ты слышишь меня?– Не вздох, не ответ: полуслово…Рука недвижима; лишь векиРаскрылись, дремоту гоня.Всё глубже, – как в омуты; словноВ колодцы и шахты вселенной…Как сладок и жгуч этот страх!Да канет же сердце безмолвноВ ущерб глубины довременной,В ещё не рожденных мирах.Природа с такими очамиЗачатье у райского древаОт духа высот приняла…Дитя моё! девочка в храмеС глазами праматери Евы,Ещё не постигшими зла!Свеча догорела. Над КрымомЮпитер плывёт лучезарно,Наполненный белым огнём… Да будет же Девой хранимымТвой сон на рассвете янтарномДля радости будущим днём.
14
Я любил эти детские губы,Яркость речи и мягкость лица:С непонятною нежностью любятТак березу в саду у отца.Её легкая мудрость училаМою тёмную, тяжкую кровь,Ибо если вся жизнь есть точило,То вино – это только любовь.Лишь порой этот ласковый говорОтходил, замерев как волна,Обнажая для солнца другогоСкорбный камень пустынного дна.Сквозь беседы веранд многолюдныхВспоминал я заброшенный путьК ледникам, незабвенным и скудным,Где от снежных ветров – не вздохнуть,Где встречал я на узкой дорогеБелый призрак себя самого,Небывало бесстрастный и строгий,Прокаливший до тла естество… И над срывами чистого фирна,В негасимых лучах, в вышине,Белый конус святыни всемирнойПроплывал в ослепительном сне.Его холод ознобом и жаромСотрясал, как ударом, мой дух,Говоря, что к духовным СтожарамУзкий путь не назначен для двух.И тогда, в молчаливом терпенье,Ничего не узнав, не поняв,Подходила она – утвержденьеВековых человеческих прав.И так сумрачно было, так странноСлушать голос, родной как сестра,Звавший вновь осушать невозбранноКубок радостной тьмы до утра.
15
О, не всё ль равно, что дума строгаяВ тишине, подобно скрипачу,Тайным зовом струны духа трогалаВ эти дни, отверзтые лучу;Заглушала еле внятной жалобойЮжных волн звенящую парчу…Этой песнью, что как стон звучала бы,Золотых стихов не омрачу.Но грустней, грустней за листопадамиСолнце меркло в поздней синеве…Гном-ноябрь меж грузными громадамиОборотнем шмыгал по Москве.Оседала изморозь бездомнаяВ побуревших скверах на траве,И в крови заныла горечь тёмная,Как вино в похмельной голове.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .В страшный год, когда сбирает родинаПлод кровавый с поля битв, когдаШагом бранным входят дети ОдинаВ наши сёла, в наши города —Чище память, сердце
