type='note'>[53], мастер Яго. Мне нужно поговорить с вами по одному делу.
Врач-иудей, астроном, посвятивший свою жизнь изучению небесных тел и салернской медицины, пользовался заслуженной известностью в медицинских кругах Кастилии. Жил он поблизости от храма Спасителя в старой андалусской постройке с фонтанами, садом и беседками, лечились у него именитые люди, цвет дворянства: помимо самого короля Альфонса, адмирал Тенорио, воинственный архиепископ Севильи, его преподобие Хуан Санчес, с которым он часто вместе обедал.
Всем была известна необычайная эрудиция Церцера, но многие лекари больницы завидовали не столько его знаниям, сколько ста золотым дублонам, которые ему недавно отмерил султан Гранады за вылеченную фистулу, мешавшую ему ездить на лошади и развлекаться игрой верхом в персидскую
— Вы понимаете, мастер Яго, что вашими действиями вы оказали значительную услугу этому королевству? Попади принцесса в другие руки, она умерла бы в ту же ночь. Если индийскую корицу вовремя не нейтрализовать, смерть неминуема. Лишь немногие здесь знают противоядие и необходимую дозировку его. Вы оказались в их числе.
Вопрос ученого пронзил Яго словно дротик. Его будто заманивали в ловушку с неизвестными намерениями. Разве не от него требовали абсолютной конфиденциальности в этом деле? И до какой степени Церцер знает подробности? Однако ответ не заставил себя ждать.
— Извините меня за прямоту, — продолжил тот. — Я начал этот разговор с той лишь целью, чтобы посмотреть на вашу реакцию. Поверьте, когда мне рассказали про ваше искусное вмешательство, я тут же пришел в восторг, а понаблюдав за вами уже в нашей среде, проникся к вам еще большим уважением. Не повод для ревности, но ваш покорный слуга — еще одно звено в случившихся необъяснимых кознях и к тому же безусловный поклонник назарийки. Дело в том, мастер Яго, что в ту ночь вы оказались на моем месте.
— На вашем месте? Но теперь я вас понимаю еще меньше, — заверил Яго растерянно.
— Видите ли, — объяснил Бер Церцер, — в ту ночь я находился где-то между Лохой и Антекерой, по дороге из Гранады. О моей отлучке знал дон Хуан, королевский мажордом, он-то и посоветовал королю обратиться к вам на условиях особой осторожности, требовавшейся в этом деле. Живете рядом, объявили себя как лиценциат Салерно и Саламанки, да еще Ортегилья рассказал о ваших врачебных навыках одному приближенному ко двору человеку, которого он посещает по долгу службы.
— Только теперь до меня доходят некоторые непонятные ранее вещи, хотя случай был в высшей степени странным, — сказал Яго.
— И необъяснимым, конечно. Насколько мне известно, расследование пока не нашло виновных, и это при том, что нескольких подозреваемых подвергли пыткам, — сообщил Церцер.
— Найти виновника может оказаться щекотливым делом. В центре интриги король, убийцы были наверняка крайне осторожны и старались не оставить следов, — предположил Яго.
— Старший альгвасил ведет розыск среди простолюдинов, перебежчиков и португальцев. Я же стараюсь разобрать это дело с чисто политической точки зрения: каким королевствам оказалась бы выгодна смерть гранадской принцессы? Отвечаю: Арагону и Гранаде, это неоспоримо. Только им, друг мой. Арагонцам — для того, чтобы половить рыбку в мутной воде и подобраться поближе к Проливу, а гранадцам — для того чтобы разорвать договор с Кастилией. Так что расследование надо вести в этом направлении. Однако рискованно обвинять коронованных особ без веских доказательств. А я простой врач, да и еврей к тому же, — смиренно заключил он.
— Девушка, по ее словам, считает себя жертвой какого-то заговора, хотя видит в этом руку королевы Марии и наследника, — уточнил Яго.
— А что, может быть, — согласился советник, — я тоже не в восторге от этих хитроумных козней.
Задумчивость отразилась на лице молодого врача, который после некоторого молчания изменил ход разговора, задав мучивший его вопрос:
— Вы упомянули, что король рекомендовал принять меня в эту больницу. Почему?
— Действительно, — подтвердил Церцер, — он на этом настаивал. В лечебницу Арагонцев не всякого принимают, сколько бы дипломов врач ни имел. Но вы сюда влетели как метеорит — конечно, это вызвало ревность, особенно у мастера Сандоваля.
Они неторопливо шли по направлению к аптеке, теперь, понизив голос, задал свой вопрос Церцер:
— Мастер Яго, я вас спрошу еще о том, что меня сейчас более всего интересует. Это снадобье, что вы применили к заложнице короля, взято из какого-нибудь тайного трактата?
Вопрос был слишком деликатным и касался секрета, о котором не следовало особенно распространяться. Яго приготовился дать уклончивый ответ, вежливый и неопределенный. Он имел дело не с глупцом, и этот человек мог стать либо сильным противником, либо неоценимой его опорой в стенах больницы. Существовал риск, но внутренний голос подсказывал, что он поступает правильно. Более разумным представлялось стать союзником этого еврея, чем его соперником.
— Это был случайный подарок моего сокурсника в Салерно по имени Бен Халиб, — ответил он строго. — Я, как и вы, тоже стал безнадежным искателем арабских текстов по медицине, полсвета проехал в этих поисках.
— А как насчет того, чтобы показать этот рецепт узкому кругу моих друзей, алгебраистов и астрономов? Вы могли бы войти в круг уважаемых ученых, в большинстве своем академиков севильского
Его сомнения тут же обернулись согласием. Какая была бы польза, если бы он сокрыл средство, которое помогало ближним справиться с мучениями и болью. С другой стороны, предложение возбудило его научные аппетиты.
— С удовольствием принимаю это предложение. Обмен знаниями вдохновляет каждого искателя неизвестного, господин Церцер.
— Я считаю вас человеком, обладающим необычайным здравомыслием, — ответил тот. — Я вас приглашу заранее. Вот мы и пришли в герболарий, здесь нас ждет мать Гиомар. Сейчас вы познакомитесь с необыкновенной женщиной, я бы сказал, даже возмутительницей спокойствия. Поосторожнее с ней.
В герболарии царил такой сумрак, что вошедшие вынуждены были остановиться, чтобы привыкнуть к контрасту света и тени. Слепящий сноп бил через подвальное окно, освещая трех находившихся в помещении людей, которые от неожиданности прервали свой разговор и изобразили наигранное почтение. Глазам Яго предстала необычная картина: женщина в белом одеянии, длинном, как саван, с деревянным крестом на груди негромко беседовала с тучным монахом с невзрачными чертами лица, похожим на винный бурдюк, в присутствии карлика, который вычесывал вшей в углу. Они походили на стенные барельефы вроде тех изображений, что высекают на капителях церквей.
Вошедшие поздоровались и подошли к прилавку, отделявшему их от остальных присутствующих. Вдруг раздался треск, и что-то в глубине сдвинулось. Уродец, совершенно не заботясь об осторожности, бесстрашно, будто зверек, цепляясь за полки, полез наверх и потянул за веревку, свисавшую с потолка, — и тут же открылось все окно, мгновенно осветив мрачный до того герболарий, который сразу засиял всеми цветами радуги. После этого он вернулся на место и продолжил свое занятие, не обращая внимания на прибывших.
Сомневаться не приходилось: эта женщина, воплощение духовной хрупкости, и была той богомолкой, которая так поразила Яго в день затмения. Загадочная бледность покрывала лицо с тонкими чертами, с которого глядели серые властные глаза. Внимательно взглянув на нее, Яго остановился завороженный: монахиня производила впечатление неземного существа, витавшего в какой-то отрешенной от мира бездне. Казалось, она находится под действием наркотика.
Чувствовалось, что внутренний мир этой женщины достаточно сложен, но скрыт под оболочкой
