— Как мило, — покачал головой Альберт.

Слезы наворачиваются на глаза, потому что он получит только деревянную игрушку и яблоко.

Альберт протянул Смерти подарки.

— НО В ПИСЬМЕ ЖЕ НАПИСАНО…

— И снова виной всему социоэкономические факторы, — перебил Альберт. — Хозяин, только представь, какая неразбериха начнется в мире, если все получат то, что хотят.

— НО В МАГАЗИНЕ Я ДАРИЛ ТО, ЧТО МНЕ ЗАКАЗЫВАЛИ…

— Да, и нас теперь ждут большие неприятности, хозяин. Все эти «игрушечные свинки, которые действительно работают»… Я промолчал тогда, потому что нам нужно было делать работу, но нельзя же поступать так постоянно. Какая польза в божестве, которое дает тебе все, что ты ни попросишь?

— ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ.

— Вот именно. Важна надежда. Это важнейшая составляющая веры. Дай людям варенье сегодня, они сядут и съедят его. А если пообещать, что дашь им варенье когда-нибудь завтра, в тебя будут верить вечно.

— ТО ЕСТЬ ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ИМЕННО ПОЭТОМУ БЕДНЫЕ ПОЛУЧАЮТ ДЕШЕВЫЕ ПОДАРКИ, А БОГАТЫЕ — ДОРОГИЕ?

— Ага, — кивнул Альберт. — В этом и заключается смысл страшдества.

— НО САНТА-ХРЯКУС — ЭТО Я! — вдруг выкрикнул Смерть и тут же замолчал, несколько смущенный. — ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, НА ДАННЫЙ МОМЕНТ.

— Какая разница. — Альберт пожал плечами. — Помню, в детстве, я присмотрел себе в витрине огромную лошадь. В качестве подарка на страшдество. — Он невесело улыбнулся, погрузившись в воспоминания. — Как-то раз я провел у той витрины очень много времени, а погода была холодной, как благотворительность. Я несколько часов стоял, прижавшись носом к стеклу… пока мои вопли не услышали и не облили мой нос горячей водой. А потом я увидел, как мою лошадь убирают с витрины, потому что кто-то ее купил, и на мгновение мне показалось, будто бы ее купили мне. О, как я мечтал о той лошади! Она была бело-красной, с настоящим седлом и сбруей. И на ней можно было качаться. Я был готов убить за эту лошадь. — Альберт снова пожал плечами. — Шансов, конечно, не было никаких. У нас ведь даже горшка не было, чтобы писать, а прежде, чем жевать хлеб, следовало на него поплевать, чтобы он немножко размок.

— ПРОСВЕТИ МЕНЯ. ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНО: ИМЕТЬ ГОРШОК, В КОТОРЫЙ МОЖНО БЫЛО БЫ ПИСАТЬ?

— Так просто принято говорить, хозяин. Это значит, что ты беден как церковная мышь.

— А ЦЕРКОВНЫЕ МЫШИ БЕДНЫ?

— Ну… да.

— НО НЕ БЕДНЕЕ ЖЕ ДРУГИХ МЫШЕЙ? КРОМЕ ТОГО, В ЦЕРКВАХ МНОГО СВЕЧЕЙ И ПРОЧИХ ВСЯКИХ ВКУСНОСТЕЙ. С МЫШИНОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ, РАЗУМЕЕТСЯ.

— Это тоже поговорка, хозяин. Не нужно искать здравый смысл в этих словах.

— О, ПОНЯТНО. ПРОДОЛЖАЙ.

— Конечно, я, как положено, повесил чулок в канун страшдества. И знаешь что? Наш папа положил туда деревянную лошадку, которую вырезал собственными руками…

— А, — догадался Смерть. — И ОНА СТАЛА ТЕБЕ ДОРОЖЕ САМЫХ ДОРОГИХ ИГРУШЕК В МИРЕ, ДА?

Альберт уставился на него пронзительным взглядом.

— Ничего подобного! Тогда я мог думать только о той лошади из витрины.

Смерть был очень удивлен.

— НО НАСКОЛЬКО ПРИЯТНЕЕ ПОЛУЧИТЬ ИГРУШКУ, ВЫРЕЗАННУЮ…

— Это только взрослые так думают, — перебил его Альберт. — Всякий семилетний ребенок — это эгоистичный мелкий гаденыш. Да и все равно тем же вечером за ужином папа напился и наступил на нее.

— ЗА УЖИНОМ?

— Да, кажется, у нас было немного топленого свиного жира, который мы намазывали на хлеб…

— Я ПОНИМАЮ ТЕБЯ, ОДНАКО ДУХ СТРАШДЕСТВА…

Альберт вздохнул.

— Как угодно, хозяин. Как угодно. Смерть явно смутился.

— НО ЕСЛИ БЫ САНТА-ХРЯКУС ВСЕ-ТАКИ ПРИНЕС ТЕБЕ ТУ САМУЮ ПРЕКРАСНУЮ ЛОШАДЬ…

— Папа немедленно обменял бы ее на пару бутылок.

— СЕГОДНЯ НОЧЬЮ МЫ ПОБЫВАЛИ ВО МНОГИХ ДОМАХ. У ОДНИХ ДЕТЕЙ БЫЛО МНОГО ИГРУШЕК, И МЫ ПОДАРИЛИ ИМ ЕЩЕ. А У ДРУГИХ ДЕТИШЕК ПРАКТИЧЕСКИ НИЧЕГО НЕ БЫЛО…

— В то время мы были готовы на все, лишь бы получить это самое практически ничего, — сказал Альберт.

— НУЖНО РАДОВАТЬСЯ ТОМУ, ЧТО ИМЕЕШЬ, ТЫ К ЭТОМУ ВЕДЕШЬ?

— Примерно так, хозяин. Девиз всякого бога. Не давай слишком много, пусть радуются тому, что имеют. Варенье — завтра, понимаешь?