— И это
— Но я думала, что пою нечто очень трогательное и романтическое!
— И ты правильно думала, — кивнул Андре. — Сцена очень трогательная. Но это не настоящая жизнь, это
«О нет, — подумала Агнесса. — Начинается». Краснота неумолимо наступала в направлении «снизу вверх». Мелькнула мысль: а не может ли однажды случиться так, что краснота достигнет лица и не остановится на этом, а двинется дальше? Тогда у нее над головой образуется большое розовое облако.
— Э-э, да, — промолвила она. — Да. Это было бы… очень поучительно.
— Ну, мне пора, — слабо улыбнувшись, Андре слегка похлопал ее по руке. — И… Мне правда очень жаль, однако таковы здесь порядки. А ты пела… просто потрясающе.
Он уже направился было прочь, но вдруг снова повернулся.
— Да, и еще… Прости, если вчера вечером я тебя напугал.
— Что?
— Ну, помнишь, там, на лестнице?
— А, ты об этом. Я вовсе не испугалась.
— Ты… э-э… ты ведь никому не рассказывала? Я бы очень не хотел, чтобы люди подумали, будто я поднимаю в Опере панику.
— Даже и мысли такой не мелькало, сказать по правде. Я знаю, что ты не можешь быть Призраком, — если ты, конечно, об этом. М-м?
— Я? Призраком? Ха-ха!
— Ха-ха, — повторила Агнесса.
— Так что, э-э… увидимся завтра?..
— Договорились.
Погруженная в размышления, Агнесса направилась в свою каморку.
Где обнаружила вертящуюся перед зеркалом Кристину. Услышав шаги Агнессы, она быстро повернулась; Кристина даже
— О, Пердита!! Ты слышала?! Сегодня вечеров я пою партию Йодины!! Ну разве это не
— И я слышала, тебе уже разрешили петь в хоре?!
— Да, это правда.
— Ну разве это не мило?! Я все утро репетировала с господином Зальцеллой. Кеста!? Малидетта!! Портфель с яблокком!!
Вне себя от счастья, Кристина закружилась волчком. Воздух замерцал от невидимых блесток.
— Когда я стану очень знаменитой, — сказала она, — ты не пожалеешь, что подружилась со мной!! Я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе!! Я уверена, ты принесешь мне удачу!!
— Да уж, — безнадежно ответила Агнесса.
— Мой папочка всегда говорил: однажды в моей жизни появится фея и поможет мне в достижении моих великих целей!! И, знаешь ли, мне кажется, что эта фея —
Агнесса грустно улыбнулась. Пообщавшись с Кристиной более или менее длительный промежуток времени, начинаешь ловить себя на навязчивом желании заглянуть ей в ушко — чтобы проверить, увидишь ли там, с другой стороны, ничем не замутненный свет белого дня.
— Э-э. По-моему, мы поменялись комнатами?
— Ах, ты об
— Что? О. Нет. Конечно нет. Э-э. Ну, если ты уверена…
Агнесса посмотрела на зеркало, потом на кровать. Потом снова на Кристину.
— Да, — произнесла она, слегка шокированная той идеей, которую только что подсказала скрывающаяся внутри ее Пердита. — Не сомневаюсь, у тебя все будет хорошо.
Доктор Поддыхл высморкался и попытался привести себя в порядок.
Он не обязан терпеть это. Пожалуй, бедное дитя и впрямь слегка тяжеловато, но взять, к примеру, ту же Хихигли — однажды знаменитая певица, неловко повернувшись, задавила тенора насмерть. И от этого ее слава ничуть не уменьшилась.
Да, он обязательно выразит господину Бадье свой протест.
Доктор Поддыхл был из тех людей, которыми владеет одна, но пламенная страсть. Он верил в голоса. Внешность певца или певицы никакой роли не играет. Сам доктор имел привычку смотреть оперу исключительно с закрытыми глазами. Важна только музыка, а вовсе не актерская игра, и уж конечно — не телеса исполнителей.
Какая разница, какие у них тела? У примадонны Тесситуры, к примеру, была борода — да такая, что об нее можно было зажигать спички; а нос у певицы был словно бы размазан по лицу. И все это ничуть не мешало ей быть одним из лучших басов в истории, когда-либо открывавших пивную бутылку ногтем большого пальца.
Разумеется, Зальцелла в чем-то прав. Когда толстуха за пятьдесят исполняет арию стройной девушки семнадцати лет, зрители принимают это, зато если ту же арию попытается исполнить толстушка тех же семнадцати лет, они сразу поднимут гвалт. Люди легко мирятся с большой ложью, но давятся крохотной выдумкой, говорил Зальцелла.
Все изменилось, причем не в лучшую сторону. Опера как будто… заболела, если, конечно, здания могут болеть. Да, на представления по-прежнему валят целые толпы, но деньги как будто утекают сквозь пальцы — так все подорожало… А хозяин у них теперь
Впрочем, и с сыроделом можно сыр сварить. Вернее, кашу. Главное, чтобы он сидел в своем кабинете с бухгалтерскими книгами и не совал нос куда не следует. То, что он здесь хозяин, еще не значит, что он здесь хозяин…
Поддыхл растерянно мигнул и огляделся по сторонам. Похоже, он опять забрел куда-то не туда. Опера представляла собой настоящий лабиринт, в котором могли заблудиться даже старожилы оперного дела. Сейчас доктор Поддыхл оказался за сценой, в оркестровой яме. Повсюду торчали музыкальные инструменты и складные стулья. Подброшенная ногой, зазвенела и куда-то укатилась пивная бутылка.
Что же тут произошло? Такое ощущение, будто по оркестровой яме прошелся какой-то смерч. Многие из музыкальных инструментов были сломаны. Полдюжины раздавленных скрипок. Безжалостно разбитая виолончель. А духовая секция в буквальном смысле слова испустила дух…
Неожиданно внимание доктора привлек какой-то странный звук — словно бы лопнула туго натянутая струна, — и, подняв глаза, доктор увидел перед собой знакомое лицо.
— Ты?.. Но что ты здесь…
Очки со стеклышками-полумесяцами несколько раз перевернулись в воздухе и разбились о пол.
А потом нападающий опустил маску, гладкую и белую, как череп ангела, и решительно шагнул вперед…
Доктор Поддыхл часто заморгал.
Кругом царил мрак. Фигура в плаще подняла голову и воззрилась на него белыми пустыми глазницами.
В недавних воспоминаниях доктора Поддыхла царила некоторая путаница, но одну вещь он помнил очень ясно.
