Наборный шрифт был в Анк-Морпорке известен, но если бы волшебники прослышали, что кто-то посмел использовать его, — в общем, этот человек «набрал» бы себе кучу неприятностей. Как правило, волшебники не вмешивались в городские дела, но когда дело касалось наборного шрифта, остроконечный туфель сразу покидал хозяйскую ногу и начинал стучать по трибуне, многозначительно подчеркивая слова выступающего. Свою позицию по этому вопросу они никогда не объясняли, да никто особо и не настаивал — просто потому, что с волшебниками вообще лучше ни на чем не настаивать (если вас устраивает то тело, в котором вы пребываете в данный момент времени). Куда проще найти обходной путь. Например, гравировать буквы. Да, на это уходило много времени, зато в Анк-Морпорке не было газет, забивающих людские головы всякими дурацкими новостями. Гражданам Анк-Мориорка позволялось делать это самостоятельно.

В конце ангара мягко постукивала печатная машина. Рядом с ней, стоя за длинными столами, гномы и люди сшивали страницы и приклеивали обложки.

Нянюшка вытащила из стопки книгу. Это была «Радость Домовводства».

— Чем могу помочь, дамочки? — — раздался голос.

Тон, которым были произнесены эти слова, недвусмысленно предполагал, что помощь будет только одного вида — в выходе на улицу, да побыстрее.

— Мы по поводу этой вот книжки, — ответила матушка.

— Я госпожа Ягг, — представилась нянюшка Ягг.

Человек смерил ее взглядом с головы до ног.

— В самом деле? И ты можешь это подтвердить?

— Конечно. Кого-кого, а себя я узнаю где угодно и когда угодно.

— Ха! Послушай, госпожа, так уж случайно вышло, что я знаю, как выглядит Гита Ягг! И на тебя она совсем не похожа.

Нянюшка Ягг открыла было рот, чтобы достойно возразить, но смогла произнести лишь (голосом человека, который спокойненько себе вышел на дорогу и лишь в последнюю секунду заметил несущийся на всех парах экипаж):

— О!

— А откуда ты знаешь, как выглядит госпожа Ягг? — сурово осведомилась матушка.

— Гм, по-моему, мы не вовремя, видишь, люди заняты, давай-ка пойдем, а?.. — забормотала нянюшка.

— А оттуда, что она прислала мне свой портрет, — с этими словами Козлингер вытащил из кармана бумажник.

— Послушай., ну что мы людей по пустякам отвлекаем? — нянюшка уже изо всех сил тянула матушку за руку.

— Почему по пустякам? Мне, например, очень интересно, как выглядит настоящая Гита Ягг, — возразила матушка.

Выхватив сложенный листок из рук Козлингера, она внимательно изучила нянюшкин портрет.

— Ха! Ну да… Гита Ягг собственной персоной, — наконец ухмыльнулась матушка. — Ну как же, вылитая: Помню-помню, этот молодой художник целое лето проболтался у вас в Ланкре.

— Раньше я носила длинные волосы, — пробормотала нянюшка.

— Да-да, — кивнула матушка. — Честно говоря, не знала, что портретов было несколько.

— О, сама знаешь, как это бывает в молодости, — в голосе нянюшки прозвучала мечтательность. — Тебя рисуют, рисуют, рисуют, и так все лето напролет… — Она вдруг очнулась от сладких мечтаний. — Кстати, с тех пор я ничуточки не прибавила в весе. Все такая же стройная, — добавила она.

— Ага, только центр тяжести немножко сместился, — ядовито уточнила матушка, возвращая набросок Козлингеру, — Это действительно Гита Ягг, — подтвердила она. — Но только шестьдесят лет и несколько слоев одежды тому назад.

— То есть ты пытаешься меня убедить, что к Банановому Изумлению прилагается вот это?

— А ты сам-то пробовал Банановое Изумление?

— Господин Стригс, начальник печатного цеха, пробовал.

— Ну и как, изумился?

— Вполне. Зато как потом изумилась госпожа Стригс…

— Такое случается, — встряла нянюшка. — Хотя, наверное, я слегка переборщила с мускатным орехом.

Козлингер уставился на нее. Похоже, его уверенность несколько отступила под натиском неопровержимых доказательств. Одного вида улыбочки нянюшки Ягг было достаточно, чтобы поверить: эта женщина вполне может написать что-нибудь вроде «Радости Домовводства».

— Так эту книгу в самом деле написала ты? — спросил он.

— По памяти, — горделиво уточнила нянюшка.

— И сейчас она хотела бы получить причитающиеся ей по закону деньги, — вставила матушка.

Господина Козлингера передернуло, как будто он только что съел лимон и запил его уксусом.

— Но мы ведь вернули ей ее деньги, — осторожно произнес он.

— Вот видишь? — произнесла нянюшка упавшим голосом. — Я же говорила тебе, Эсме…

— Этого недостаточно, — наступала матушка.

— Вполне достаточно…

— Очень даже достаточно! — подхватил Козлингер.

— А я говорю, нет, — гнула свое матушка. — Она хочет долю с каждого проданного экземпляра.

— То есть вы хотите, чтобы я выплачивал вам роялти?

— Зачем мне какие-то рояли, что я с ними буду делать? — испугалась нянюшка [5].

— Закрой рот, — отрезала матушка. — Если что, возьмем роялями. Но лучше деньгами, господин Козлингер.

— А если я не соглашусь, что тогда? Матушка ответила разъяренным взглядом.

— Тогда мы уйдем и обдумаем наши дальнейшие действия.

— И это не пустая угроза, — честно предупредила нянюшка. — Есть много людей, которые потом горько пожалели, что дали Эсме возможность обдумать дальнейшие действия.

— Ну так возвращайтесь, как что-нибудь придумаете! — отрезал Козлингер. С этими словами он ринулся прочь. — Что за времена: авторы хотят, чтобы им платили, да где это видано…

Вскоре он исчез, затерявшись среди книжных кип.

— Э-э… как ты считаешь, переговоры прошли успешно? — произнесла нянюшка.

Матушка бросила взгляд на ближайший стол, на котором громоздились длинные листы бумаги, и повернулась к стоящему рядом гному, который до этого момента с интересом следил за ходом спора.

— Что это такое? — спросила она.

— Гранки для «Ещегодника». — Догадавшись по выражению матушкиного лица, что она ничего не поняла, гном пояснил: — Вроде как пробная книжка. Удостовериться, что все грамматические ошибки на месте.

Матушка взяла один лист.

— Гита, идем отсюда, — сказала она и направилась прочь.

— Слушай, Эсме, зачем нам неприятности, а? — затараторила нянюшка Ягг, торопясь вслед за матушкой. — В конце концов, это всего лишь деньги…

— Теперь уже нет, — покачала головой матушка. — Теперь это сведение счетов.