штампов и заезженных образов. А вот мы вам скажем правду - никакие мы не избранные. Но наш святой, знаменитый Ларс-из-Отстойника готов прочитать вам настоящую проповедь, а не тот сионский бред, который вы здесь слушали… Ларс, прошу! Поддержим оратора аплодисментами… Ларс недобро усмехнулся, посмотрел на заварившего кашу Ижена и шагнул навстречу толпе. «Какой он красивый», - подумала я невольно. - «Похож на посланника небес, и вправду несущего нам истины…» - Друзья… Я никогда не говорил со сцены, всегда только пел… Мне сложно сказать вам сейчас что-то новое, но, я надеюсь, вы услышите меня… Не то. Не то, Ларс, они совсем не это хотят услышать, давай, выигрывай время, пока Ижен отталкивает проповедника в рясе, пока я и Кэт пытаемся остановить мужчину с канистрой бензина… - Нам подарили целый мир, полный чудес. Мир, где у нас есть все - а мы сами пытаемся его разрушить, превратить в руины…

… я и Кэт висим на плечах высокого идиота, откручивающего крышку с канистрой бензина, Ижен развязывает руки Элизы, стянутые у запястий… - Скажите себе, разве достойна эта девочка смерти во имя искупления наших грехов? Разве не будет тягчайшим грехом сейчас убить ее, сжечь на костре подобно средневековой ведьме? Ларс замолчал, секунду выдерживая драматическую паузу, и в этой паузе звук пощечины разнесся над толпой оглушительным громом среди ясного неба. - Я что, просила меня спасать? - прокричала Элиза детским, срывающимся голосом. Все обернулись на девочку и Ижена. Ларс и Ижен задумчиво чесали в затылке. Элиза смотрела на них недобро, как и проповедник, как и мужчина с канистрой, как и большая часть толпы… - Эх, заставь дурака Богу молиться, - произнес проповедник. - Он лоб расшибет. Причем не свой, а того, кто по соседству молится! В жертву бы вас, идиотов, вместе с Элизой, но «не убий» - одна из десяти заповедей… Мы потихоньку попытались ускользнуть со сцены, но человек в балахоне нас остановил. - Э, нет, ребятки, она желает, чтобы вы, попытавшиеся сорвать ей Освобождение, оставались тут… Так что не обессудьте. Он кивнул в толпу. На сцену вскочила шестерка крепких парней, двое не очень-то вежливо скрутили руки за спиной мне и Ксении, еще четверо удерживало злящихся и плюющихся Ларса и Ижена. Элиза тем временем вернулась на свой костер, готовясь к бенефису. Помощник этой чокнутой парочки щедро полил ветки и бумагу бензином и вытащил коробок со спичками. Элиза подняла голову и посмотрела на толпу: - Я готова. Потом вдохнула глубоко и продолжила: - Я знаю, на что иду. Я спасаю нас всех от конца света… Мне попытались помешать они - всадники Апокалипсиса, посланники дьявола, прикрывающиеся благими намерениями - посмотрите в их лица. Конь блед, конь черен, конь рыж и конь бел… О, они еще будут искушать вас своими речами, помните мои слова! Но сейчас у нас есть шанс. Маленький шанс спастись… И я восхожу на этот костер за ваши души. Она замолчала, потом еще раз обвела толпу тяжелым взглядом ослепительно зеленых глаз. Остановилась на своем помощнике и кивнула ему. Он чиркнул спичкой о коробок и бросил маленький пламенный метеор к Элизиным ногам. Пламя занялось сразу, улегшись у ее ступней как хорошо выдрессированный щенок. Прошло минут двадцать, прежде чем мы все поняли, что происходит. Элиза смотрела на меня сквозь огонь удивленно. Языки пламени беззастенчиво лизали ее щеки, обугливали платье - но с ней ничего не происходило. Она уже стояла среди огня обнаженная, перемазанная в копоти, но абсолютно целая и невредимая. Толпа загудела. Проповедник закричал: - Смотрите, она святая! Огонь бессилен над ней, она чиста, как ангел, она искупила наши грехи! В толпе закричали, кто-то заплакал. Охранники удивленно выпустили наши руки. Ижен с Ларсом нехорошо ругнулись, и привычным слаженным жестом кинулись вытаскивать новоявленную святую из костра. Элиза дрожала и плакала. - Это не выход, малышка, - произнес Ларс ласково, накидывая ей на плечи свою куртку. Это всего лишь иллюзия выхода. Я и Кэт сняли свои шапочки, подаренные новоявленной мученицей, и кинула в разгорающийся костер. Теперь Элиза впервые была похожа на ребенка, а не на взрослую женщину, чудом оказавшуюся в детском теле. На ребенка, потерянного в огромном мире. Иллюзия выхода так же больно разбивает надежды, как и непробиваемая лбом стена. Но меня мучил совсем другой вопрос… - Когда ты догадался, Ларс? - Почти сразу. Я был в библиотеке, Ирина, и говорил с ней… Потому и не стал расспрашивать тебя о шапочке. - Но откуда ты мог знать, что это не выход? Откуда, Ларс? Ведь все выглядело таким логичным, таким близким к разгадке… Мы были дома, на кухне - отмывшимся от сажи и неприятных воспоминаний всадникам апокалипсиса хотелось покоя и уединения. Ларс варил кофе, а я медленно курила, пуская в воздух тонкие струйки дыма. Ларс взял кухонный нож и осторожно провел по ладони. Края раны сомкнулись, не оставив и капли крови на ноже… Я уставилась на его руку недоуменно - даже маленького шрама нет, даже следа… Будто он ножом воду резал, а не ладонь. - Почти сразу, Ирр… Все дело в боли, моя хорошая… мы больше не можем ее испытывать, как бы нам этого не хотелось. Никто. А потому и искупление грехов через страдание невозможно. Вот так. - Что значит не можем? Как - не можем? Я вспомнила, как укололась об Элизин терновый венок в гостях у Иуды. Недоуменно схватила нож, ткнула в свою ладонь и взвыла от боли. На пол закапали густые алые капли, Ларс прижался губами к красному ручейку, хлеставшему через край… Краны открыты, пей, мой прекрасный ангел, мою жизнь… - Ларс, кончай вампирить! Я оттолкнула любимого и потянулась за полотенцем, обмотала порезанную руку и легко поцеловала Ларса в алые от моей крови губы. - Не можем, говоришь… - Ты просто другая, Ирин. Ты в этом городе единственная, у кого теплые руки… Он прижался щекой к моей непострадавшей ладони. Подумаешь, боль… Не так уж велика потеря, мой мальчик, поверь. У нас всех есть нечто большее, чем просто право страдать. - Ларс, пожалуйста, зажги сегодня для меня побольше звезд на нашем обреченном небе… Я хочу устроить романтический ужин при свечах. Не хочу, чтобы огонь ассоциировался у меня теперь только с грязью не обретенного рая… Мы ведь имеем на это право, правда? И еще, я хочу, чтобы ты сегодня пел. Только для меня, что-нибудь очень нежное и очень романтическое… Он взял гитару, подтянул струны, и выполнил мою вторую просьбу. Голос его был уставшим и нежным: Любимая, ты стала забывать - Как страшно иногда не спать ночами, И небо сдерживать усталыми плечами В преддверии паденья. Буду звать Тебя одним из тысячи имен, Что до меня придумали… Не стану, Обманывать, что звезды по карману Летевшим вниз под колокольный звон. Любимая, ты стала забывать Мои слова, молитвы или песни, Ты так грустна, а я - бездумно весел, Но не с тобой… И бесполезно - ждать Вернувшихся с невидимой войны, Вернувшихся - но не живых покуда… А мне сейчас необходимо чудо, Которое не сотворили мы. Бесчисленный звезды смотрели в наше окно, насмехаясь над двумя детьми. А Ларс все пел, звуками разгоняя оживающую темноту за окном… Любимая, ты стала забывать, Как страшно знать, что кто-то здесь - не вечен, Из льдинок сложишь слово 'бесконечность', И будешь - бесконечность - умирать От холода протянутой руки… Что до меня - я, так и быть, прощу, Несказанное слово - ранит больше, И стрелки на часах застыли. Все же Ты не уйдешь, когда я отпущу. Свечи едва дрожали от его дыхания в ритм вздрагивающим струнам. Все-таки он талантлив, мой любимый… Чем не повод для гордости? Любимая, ты стала забывать… Что с нашей верой? В праздники и будни Скажи, как быть, когда тебя - не будет? Как жить, когда не хочется вставать С земли, истерзанной, как в день ее творенья. А небо падает, и некому держать, И звезды рассыпаются, дрожа, В твоем лице от прожитых мгновений. Когда Ларс уснул, я тихо встала и вытащила из комода яблоко. Значит, ты поменяло не только меня, ты поменяло весь мир? Они теперь не верят, что бывает по-настоящему больно. Что ж, это тоже итог, под которым можно подвести черту… Любимая, ты стала забывать прежний мир. Я еще раз вытащила картинки, поцеловала нарисованные губы Ларса и всмотрелась в лица всадников Апокалипсиса. Что ж, так и есть. Я, Ларс, Кэт и Ижен лихо неслись через поля сражений, принося с собой гибель целого мира. Права Элиза… 137 день от п.р. Жатва и сбор винограда Здание стояло на холме. Чем-то оно напомнило мне Колизей. Я вдохнула и попробовала стать серьезней. Ижен заметил мою гримаску. - Да, и что же тебе пригрезилось, звезда моя? Ла Скала, Театр Шекспира в Стрендфорде-на-Эйвоне, а то, может, и вовсе цирк-шапито? Не поделишься с папочкой своими наивными сексуальными фантазиями? - Ага, а ты опять припомнишь дедушку Фрейда и мои детские сны… Ничего страшного, всего лишь римский Колизей… - Действительно, не страшно. Было бы куда страшнее и куда более по Фрейду, явись тебе сейчас Эйфелева башня… Будь проще - и люди к тебе потянутся… Я усмехнулась, моргнула и величественное здание Колизея трансформировалось в уютный дом культуры средней паршивости… Не совсем то, что я хотела, но джинсы и черная водолазка будут здесь более уместны, чем на величественных каменных трибунах. Будь проще. Однозначно. ДК не поражало своей убогостью, но явно требовало срочного ремонта… Как лицо хорошо сохранившейся женщины слегка за сорок требует легкого макияжа, знаете ли. Потрескавшиеся стены, осыпающаяся штукатурка, разбитое окно, заколоченное досками. Не убогость, нет. Мне наконец-то пришло на ум правильное слово - запустение. Да, запустение - как и везде в нашем городе. Возле двери, на покосившейся доске для объявлений, висело две афиши. Одна старая, выцветшая, с рекламой старого доброго Титаника и, кажется, датами - за три или четыре года до того, как… Да ладно, Ирр, будь честной с собой - до твоей смерти. Кажется, я натолкнулась