Разумеется, мои домыслы вряд ли убедят того, кто сам не желает быть убежденным, но, как они ни банальны, поверить в гипноз все же легче. Да, Посредник был прав. Но позвольте, какой такой Посредник?

Так думал я, а когда вернулась Женя, у меня и вовсе пропало желание об этом думать. Описание того, что теперь занимало мои мысли, заняло бы слишком много места и к тому же относится к совершенно иному роду литературы. Достаточно сказать, что моя жизнь изменилась к лучшему, да и Женина, надеюсь, тоже.

Вот еще что — Лёшка не только не отдалился от нас, наоборот, он приходил почти каждый вечер. Наверняка он искал в нас родителей, хотя мы были слишком молоды, чтобы стать его родителями. Но для десятилетнего, что двадцать, что тридцать лет — одинаково взрослые. И нам это было даже приятно. Вечерами, когда я сидел за работой, Женя помогала Лёшке учить уроки, а потом мы вместе ужинали.

В дыму костров из опавших листьев сгорела осень. О том, что было летом, никто не вспоминал. Слишком много нового наполняло наше бытие с тех пор, как мы нашли опору друг в друге.

А потом Женина мать вышла из больницы. После операции она чувствовала себя гораздо лучше, у Жени появилось больше свободного времени, и нас тянуло на улицу, в город, к людям.

Так, однажды в воскресенье мы вышли из подъезда, еще не зная, куда направимся. Лёшка с горячностью уговаривал нас пойти в кино на новый фэнтезийный боевик. Я бы предпочел просто прогуляться в парке на откосе. Женя, хоть и не любительница была киношных удовольствий, соглашалась с Лёшкой, поскольку пошли дожди, на откосе стало сыро, и мы имели все шансы промочить ноги. И вот пока мы так беседовали, я вдруг заметил, что Лёшка замолчал, и глаза у него округлились. Я посмотрел туда же, куда и он, и увидел, что возле скамейки стоит Рихеза.

Как передать ощущение, когда фигура из сна, из наваждения оживает, да еще средь бела дня? Не знаю почему, я испугался. Словно она пришла для того, чтобы разрушить наше единство, погрузить в ту потерянность, в которой я жил летом.

Она выглядела точно так же, как при нашем расставании. Тот же комбинезон с закатанными рукавами и сабо на босу ногу. Даже капли воды, поблескивающие кое-где на ткани, казалось, были от того, последнего летнего дождя.

Она не могла прийти. И все же она пришла.

Лёшка сделал несколько шагов к ней, потом попятился.

— Вот оно, значит, что, — сказала она. — Я чувствовала сопротивление, но все-таки решила попробовать…

— Да нет, мы рады, — быстро возразила Женя. — Просто ты появилась так неожиданно…

На лице Рихезы появилось выражение покорности, сделавшее его тяжелым и грубым.

— Рано или поздно это случается. Со всеми. Всегда. Я привыкла. Ну, ладно… — Она повернулась назад. Негреющее солнце светило ярко, и лучи его ложились на ее великолепные руки. Сейчас их вид производил тягостное впечатление. Они были похожи на инструменты, в которых отпала надобность.

— Останься! — крикнул Лёшка, но как-то неуверенно. — Может, еще что-то можно сделать?

— Я ведь не фокусник, — отрезала она и медленно пошла к воротам.

Ни у кого из нас троих не хватило сил побежать за ней и остановить.

Вот и все. Мы с Женей собираемся пожениться. За Лёшкой неожиданно приехала мать и забрала его с собой. Зато мы получили от него два письма, правда, с ошибками, но это же неважно, в конце концов. А Рихезу мы больше не видели. Ее уже нет в нашем городе, иначе мы бы знали… Однако я уверен — где-то она есть, ходит по каким-то улицам и дворам, может быть, в том же комбинезоне и сабо, и даже если ей теперь сменили обличие, переломали, переплавили — она все та же. Разумеется, мы с Женей хотели бы снова ее увидеть. Теперь, когда запрет на прошлое снят, мы часто вспоминаем былое и, конечно, часто разговариваем о ней. Но иногда меня охватывает страх — вдруг мы и в самом деле этого захотим?

Деревню Подгорную от городка отделяла ничейная рощица апельсиновых деревьев, редкая и светлая, сплошь исполосованная тропинками. Кей Римти, секретарь имперского посланника третьего ранга Хью Грамона, в который раз удивился ее состоянию — деревья с изломанными ветвями, изглоданными стволами, много пеньков, кучи мусора. Ни дать ни взять, табун кентавров ночевал.

— Вот здесь они ночью гуляют как хотят, — посетовал кавалер-майор Ив Нико. — И туда ходят, и возвращаются, и даже костры жгли, пока я пару раз не поднял эскадрон по тревоге и не устроил им гонки по пересеченной местности. Так ко мне приходили жаловаться! Кому-то, видите ли, ухо подрубили! А что я трех коней потерял из-за чьих-то дротиков, это никого не касается, кроме меня и моего интенданта… Господин имперский посланник! — Кавалерист круто повернулся к Грамону и вытянулся перед плечистым коротышкой. — Позвольте обратиться к вам как к официальному лицу и выразить свое…

— Для выражения надо к другим официальным лицам обращаться, — чуть поморщившись, отмахнулся Грамон. — Процедура прописана в уставе. Мне интересно лишь общее положение дел на данном участке границы, более ничего.

Кавалер-майор нервически передернул щекой, но сдержался.

— Общее положение таково, что численность банд растет с каждым днем и давно превышает общую численность размещенных у границы войск. Да и количество наших войск ни о чем не говорит, потому что эльфийские отряды скорее помогают бандитам, чем мешают. Общее положение таково, что я за месяц потерял семнадцать человек. И это не все — осталось три дня, и три дня этот сброд готов ждать, но потом…

— Понимаю, понимаю. Считайте, что вы на войне, Солдат всегда на войне, даже если ее случайно нет. — Грамон улыбнулся, но ответа от кавалериста не дождался. — А с той стороны какие-то посягательства на границу имелись за последнее время?

Кавалер-майор пожал плечами и повернулся к деревне. Жителей эвакуировали уже около месяца назад, с тех пор часть домов сгорела, практически все остальные оказались разграблены. Кей подумал, что вряд ли тут поработали бандиты — все же в Подгорной расположен опорный пост усиленного эскадрона. Однако и имперскому солдату трудно удержаться, если есть на кого списать грабеж. Да и знал, неплохо знал Кей Римти, как трудно имперским солдатам удержаться от чего-либо в принципе.

— Со стороны княжества Гритольд никаких незаконных проникновений не было, нет и не предвидится. Во-первых, все, кому нужно, спокойно пройдут через заставу в Лирове, через пропускной пункт, во-вторых, от гритольдцев границу фактически охраняем не мы, а банды. Видите тот лес? — Кавалер-майор указал на склон невысокой одинокой горы, объяснявшей своим существованием название деревни. — Если наш разговор неофициален, но обязателен, то с легкостью признаюсь: хоть лес и входит в охраняемый мною отрезок приграничья, я не пошлю туда ни одного своего бойца. Просто потому что никто не вернется. Здесь и севернее проходят банды, наиболее хорошо укомплектованные людьми и оружием, с командирами, дисциплиной и припасами. Они закрепились в лесу, причем, насколько мне известно от лесника, тогда еще живого, различные по расовому составу банды неплохо ладят и организовали кое-какую совместную систему обороны. Это вам интересно, господин Грамон?

— Очень, — кивнул имперский посланник. — Ожидаете превентивного удара по лесу со стороны Гритольда? С их стороны было бы странно не отправить туда роту-другую, чтобы вырезать эту шушеру.

— Роту?… Шушеру?… — Командир эскадрона мгновенно осознал, что говорил с сугубо штатским человеком, и хрипло рассмеялся. — Этой шушеры там не менее трех тысяч бойцов, и бойцов, как я уже сказал, вполне управляемых. На самом деле больше, я бы предположил, раза в два больше… Имея общее командование, они могли бы за одну ночь захватить Рожец — это на гритольдской стороне городок без постоянного гарнизона, напротив горы, — потом снести моих ребят, а при необходимости и эльфов, и открыть всем желающим прямой путь в Княжество.