Несмотря на техасский выговор, голос звучал как-то странно, в словах чудилась странная дребезжащая нотка, словно в горле у говорившего гнездились змеи. Потом к ней примешался и другой звук: тихий стон агонизирующей собаки.

Сержант швырнул спичечный коробок в люк. Рука поймала его и смяла.

– А теперь вы со спорой.

Он не знал, что незнакомец называет «спорой», но дрожащим голосом прошептал Бегуну:

– Придется спуститься. Деваться некуда.

Он протиснулся к люку, Бегун – за ним.

В коридоре маячил силуэт ростом с человека. Когда Сержант добрался до нижней ступеньки, чья-то рука вырвала у него сферу так быстро, что боль и проступившую на пальцах кровь он ощутил только через несколько секунд. «Острые у парня ногти, – подумал Сержант. – Враз меня расцарапал.» Он разглядел, как человек поднял сферу к лицу. У него на груди, там, где положено было быть только рубахе да телу, что-то шевелилось.

Человек прошептал:

– Поймал.

От того, как он это произнес, по спине у Сержанта пошли мурашки.

Рука поместила сферу в шевелившуюся на груди незнакомца массу. Сержант услышал, как щелкнули клыки, принимая ее.

Потом влажная и скользкая, как брюхо многоножки, рука обхватила Сержанта и оторвала от пола, выдавив из легких весь воздух. Сержант был слишком ошеломлен, чтобы дать отпор, и, не успел он понять, что же происходит, как незнакомец уже шагал к зияющей в полу дыре. Сержант попытался позвать Бегуна и не нашел голоса. Тут человек шагнул в дыру, и они полетели. Сержант намочил штаны.

Ноги человека, ударившись о дно, самортизировали, и тем не менее удар встряхнул Сержанта так, что голова показалась ему мешком битого стекла. Сержант издал сдавленный стон. Человек, чавкая башмаками по слизи, побежал во тьму извилистого тоннеля, унося Сержанта с собой.

Хвост чудовища проломил стену и проник в комнату, где обнимались с полом Керт Локетт и четверо других. Полетели кирпичи; один из них попал в светильник, висевший на стене у двери, и разбил его вдребезги. Свет погас. Керт услышал, как в соседней комнате гулко бухнула винтовка. Хвост заметался у него над головой и убрался в кипящем облаке пыли, а Керт, будто краб, что было сил кинулся из комнаты в коридор.

Коридор был забит. В резком свете ламп десятки жителей Инферно и Окраины сгрудились так тесно, что со стороны казалось, будто они сплавились в единое целое. Колыхалась пыль, ревели младенцы, да и несколько взрослых мужчин тоже пустили слезу. Керт и сам готов был расплакаться. Он пришел сюда за Коди, но один из Отщепенцев сказал, что тот уехал. Поэтому Керт остался дожидаться сына, а потом начался сущий ад. Он отполз от двери, чтобы между ним и этим здоровым гадом с колючим хвостом оказалась еще одна стена. Прямо над ухом кто-то забурчал по-испански, однако люди потеснились и дали Керту укрыться.

Пол вздыбился. Внутрь опять посыпались кирпичи, крики стали громче. Рядом с Кертом всхлипывала какая-то старуха. Вдруг ее ладони оказались у Керта на рукаве и задвигались по руке вниз, к пальцам, в которые она намертво вцепилась. Он заглянул в морщинистое лицо старухи и увидел, что глаза застланы пеленой катаракты. Старуха все время раскачивалась, и сидевший рядом с ней мужчина обнял ее за плечи.

Керт и Ксавье Мендоса уставились друг на друга.

– Где Коди? – спросил Мендоса.

– Все еще где-то там.

Старуха лихорадочно заговорила по-испански, и Мендоса изо всех сил принялся ее успокаивать. Палома Хурадо отчаянно пыталась выяснить, что случилось с Риком и Мирандой, но, насколько знал Мендоса, в здании ребята еще не появлялись.

Неподалеку Керт увидел прижатую к стене жирную тушу Стэна Фрэсиера. Мужик потел ведрами, а в руках у него был зажат блестящий кольт со здоровенной рукояткой. Когда здание в очередной раз содрогнулось, Керт высвободил руку и подполз к соседу.

– Эй, Фрэсиер! Эта штука тебе нужна?

Белый от страха, одуревший Фрэсиер судорожно втянул воздух. Язык не повиновался ему. Керт сказал: «Не обижайся», – и вытащил пистолет из похожих на сосиски пальцев. Потом по-пластунски прополз в комнату, которую только что оставил, где в стене были две дыры величиной с колесо грузовика. Он залег под разбитым окном, оттянул боек кольта и стал ждать, чтобы ходячий таран снова показался из дыма. Керт отдал бы левое яйцо за один глоток «Кентакки Джент», но времени на то, чтобы позволить нестерпимой жажде завладеть собой, не было – дым расступился, смутно различимая тварь легко пробежала вперед и стегнула хвостом. Хвост врезался в стену где-то справа от Керта, подняв кирпичную бурю. Керт начал стрелять и услышал, что две пули рикошетом отлетели от бронированного тела, зато еще две с порадовавшим его чмоканьем вошли в более мягкие ткани. Монстр махнул хвостом в его сторону. Усаженный шипами шар промелькнул мимо окна и с треском проломил стену соседней комнаты. Пол дрогнул, словно от разрыва бомбы. Керт сделал два последних выстрела, увидел, что из передней лапы брызнула серая жидкость, но тут чудовище снова отпрянуло в темноту и отступило, с хрустом давя машины.

– На.

Керт огляделся. В комнату вползал Мендоса. Палому Хурадо он оставил со своей женой и дядей. Мендоса протянул ему раскрытую ладонь, в которой лежали еще четыре пули и сказал:

– Нашел у него в кармане. И подумал, может, они тебе пригодятся.

– Похоже. – Керт торопливо вытряхнул пустые гильзы и трясущимися руками перезарядил кольт. – Сучья ночка, а?

Мендоса хмыкнул, позволив себе угрюмо улыбнуться.

– Си.. Вид у тебя такой, словно на тебя наступили.

– И себячуйствие тоже. – С носа Керта сорвалась капля пота. – Не так давно я угодил в одну заварушку на Шестьдесят седьмом шоссе. Сигаретки не найдется, а?

– Нет, извини.

– Тут где-нибудь должно быть курево. – Он со щелчком вернул барабан на место. – Не видел нынче вечером моего парня?

– Минут двадцать назад он был на Окраине. Потом я его не видел.

– Ничего с ним не случится. Коди крепкий орешек. Как его батя. – Керт грубо хохотнул. Мендоса ползком двинулся обратно к своей семье, но Керт сказал: – Обожди. Хочу тебе кой-чего сказать… по-моему, сейчас самое время. Похоже, Коди думает, что ты мужик что надо. Пацан бывает редким идиотом, но только не тогда, когда судит о людях. Должно быть, ты здорово много ему дал. Это… я одобряю.

– Коди парнишка хороший, – сказал Мендоса. Глядеть в водянистые глаза Керта, наводившие на мысли о больной собаке, было тяжело. – А мужик из него выйдет еще лучше.

– Лучше меня то есть?

На этот раз Мендоса не отвел глаз.

– Си, – ответил он. – Я именно это хотел сказать.

– Чего ты про меня думаешь, мне до фени. Ты по-людски обошелся с моим сыном, и я сказал спасибо. Так-то. – Керт повернулся к Мендосе спиной.

У его собеседника от злости внутри все завязалось в твердый узел. Он не знал, что дает Керту право называть Коди «сыном». Судя по тому, что видел Мендоса, Коди был нужен Керту только, чтобы убирать в доме или приносить ему деньги и сигареты. Что поделаешь, горбатого могила исправит. Мендоса процедил сквозь стиснутые зубы: – Не за что, – и вернулся к жене и дяде.

«Одно этот моченый старый хрен забыл сказать, – подумал Керт. – Мужик из Коди выйдет еще лучше,