Мама подошла к дверям и стала позади отца.

— Пусти его в дом, Том, — сказала она. — Нельзя держать человека на таком холоде.

Отец шире распахнул дверь, и шериф вошел в наш дом, оставив позади тьму и холод.

— Привет, Кори, — бросил он.

Я уютно сидел на полу рядом с камином и делал домашнее задание по истории штата Алабама. Теплое местечко у камина, так любимое Рибелем, сейчас казалось душераздирающе пустым. Но жизнь все равно продолжалась.

— Привет, — отозвался я.

— Кори, поднимись, пожалуйста, в свою комнату, — приказал мне отец, но шериф Эмори остановил его:

— Том, мне бы хотелось, чтобы Кори тоже все слышал, потому что он был главным участником во всем случившемся, и без него… В общем, ты меня понимаешь.

Так я остался сидеть у камина. Шериф Эмори, согнувшись в три погибели, уместил свое тощее тело Ичабода Крейна в кресле и положил свою шляпу на кофейный столик. Потом некоторое время посидел молча, разглядывая серебряную звезду, украшавшую шляпу. Отец снова уселся в кресло, а мама — в любой ситуации остававшаяся добросердечной хозяйкой — заботливо спросила шерифа, не желает ли тот подкрепиться куском яблочного пирога или пирожным, на что тот отрицательно покачал головой. Тогда мама тоже опустилась в кресло, стоявшее ровно на таком же расстоянии от камина, что и кресло отца, только с другой его стороны.

— Мне недолго осталось носить звание шерифа, — заговорил наконец Эмори. — Мэр Своуп подыскивает нового человека на эту должность, и как только его выбор будет сделан, я сниму звезду. Думаю, что мне осталось ждать не больше полумесяца.

Шериф тяжело вздохнул.

— До начала декабря я с семьей собираюсь уехать из города.

— Жаль все это слышать, — ровным голосом отозвался отец. — Но еще обидней мне было узнать то, о чем рассказал Кори. Хотя для того, чтобы уличить тебя, Джей-Ти, этого все равно было бы недостаточно. Ведь если бы я пришел к тебе в участок с обвинениями, ты бы просто мог от всего отказаться.

— Скорее всего так бы оно и вышло. Это плохо, но я должен это признать. Но ты поверил своему сыну, потому что если ты не можешь верить своей плоти и крови, то кому еще ты можешь верить?

Отец невесело улыбнулся. Казалось, его рот был заполнен непереносимой горечью, от которой он никак не мог избавиться.

— Бога ради, почему ты так поступил, Джей-Ти? Что толкнуло тебя взять у Блэйлоков деньги и покрывать этих подонков? Они травят людей самогоном и обдирают в игорном притоне того, кто слабее. И ты закрывал на все это глаза. Не говоря уже о заведении мисс Грейс. Я уважаю ее как человека, но, Бог свидетель, было бы лучше, если бы она нашла себе другое занятие. Что еще ты сделал для Большого Дула? Чистил ему сапоги?

— Да, — ответил шериф.

— Что «да»?

— Я чистил ему сапоги. Я действительно это делал. На лице шерифа Эмори появилась слабая вымученная улыбка. Его глаза превратились в пару больших черных дыр, в колодцы, полные горя и раскаяния. Его улыбка ушла, оставив кривую гримасу боли.

— Я приезжал в дом Большого Дула и регулярно получал там деньги. Он платил мне каждое первое число месяца. Две сотни долларов в белом конверте с моим именем. «Шерифу Джу-джу». Так он звал меня.

Шериф скривился от воспоминаний.

— В тот день, когда я приехал в лес к дому Блэйлоков, все сыновья Большого Дула и он сам были в сборе: Донни, Бодин и Вэйд. Большое Дуло чистил ружье. Он сидел в массивном кресле, и все равно казалось, что он заполняет собой всю комнату. Взглядом он мог сбить человека с ног. Я взял свой конверт, и вот тогда он наклонился и взял свои ботинки, все в свежей грязи, поставил их на стол и сказал: «Шериф Джу-джу, вот мои грязные ботинки, у меня что-то нет настроения самому их чистить. Как ты думаешь, что, если я попрошу тебя их почистить?» Я открыл рот, чтобы сказать «нет», но он опередил меня — вытащил из нагрудного кармана пятидесятидолларовую бумажку, положил на стол рядом со своими грязными ботинками размера, наверное, шестидесятого и проговорил:

«Само собой, не бесплатно, шериф Джу-джу. За все нужно платить, я это понимаю».

— Я не хочу этого слышать, Джей-Ти. Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил отец.

— Мне нужно рассказать это. Мне нужно, чтобы кто-нибудь это услышал.

Шериф вгляделся в огонь. Я увидел, как отсветы и тени языков пламени заплясали на его лице, резче углубив складки.

— Я сказал Большому Дулу, что ухожу, что я не собираюсь чистить ему ботинки. На это он усмехнулся и ответил: «У всех есть своя цена, шериф Джу-джу, почему бы вам не назвать свою цену, прямо сейчас?» Он достал из кармана еще пятьдесят долларов и положил на стол рядом с ботинками на первую бумажку.

Шериф Эмори поднял и приблизил к глазам свою предательскую правую руку, пристально рассмотрел ее.

— Нужно было покупать дочерям новую одежду, — продолжил он. — Им нечего было обуть, чтобы пойти в церковь. Все, что у них было, сносилось и изорвалось, все было чьими-то обносками. И тогда я подумал: почему бы мне не заработать сейчас несколько лишних долларов? А Большое Дуло знал, что в тот день я к нему приеду, и специально нашел в лесу лужу и набрал на ботинки побольше грязи. Когда я почистил ботинки, я вышел на улицу и только там, слыша за спиной смех сыновей Большого Дула, смог передохнуть.

Шериф крепко зажмурился и через несколько секунд снова открыл глаза.

— На следующий день я отвез своих девочек в лучший обувной магазин в Юнион-Тауне, а для Люсинды купил дорогой букет цветов. Дело было не только в том, что я обязательно хотел сделать что-то для жены, просто мне хотелось выбить из ноздрей этот затхлый дух ботинок Большого Дула, я хотел услышать запах чего-то приятного.

— Значит, Люсинда все знает?

— Нет, она ни о чем не знает. Хотя, может быть, и догадывается. Родным я сказал, что получил прибавку к жалованью. Если бы вы только знали, сколько раз я просил мэра Своупа и его чертов городской совет прибавить мне жалованье! И каждый раз, Том, он отвечал мне одно и то же: «Джей-Ти, мы обязательно учтем это в бюджете на следующий год».

Шериф горько усмехнулся.

— Старый добрый Джей-Ти. Он все мог снести, его можно было не принимать в расчет. Он мог жить на десять центов, пока рак на горе не свистнет, и потом, с какой стати прибавлять ему жалованье? Чем он занимался целый день? Полдня старина Джей-Ти объезжает город на своей машине с гербом шерифа, а вторую половину сидит у себя в участке за столом и читает «Настоящих детективов». Всего-то дел у него, что время от времени разыскать потерявшегося пса да вразумить соседей, поскандаливших из-за сломанной изгороди. А тем временем в городе почти каждую неделю то случалась стрельба с убийством, то ограбление, то чья-то машина прямо с водителем сваливалась в озеро Саксон. Но старый добрый шериф Эмори ничего не слышит, он безопасен, как старый беззубый пес, который только лает из-за забора, но не кусает никого.

Все это время, всего лишь за пару лишних сотен в месяц, да изредка — за бесплатный бензин, он был просто длинным бродячим призраком в шляпе с шерифской звездой — в Зефире не случалось ничего и никогда; не из-за чего было начинать расследование. Со временем станет достаточно похлопать его по плечу — и все вам сойдет с рук.

Глаза шерифа заблестели от лихорадочной ярости. И я, и мои родители поняли, что даже не представляли себе, какую муку все это время носил в себе наш шериф.

— Черт, — выругался он, — не для того я собирался приходить сюда, чтобы брызгать желчью. Мне очень жаль, что так вышло. Я заболтался, извините, — Почему же вы все это время так мучились? — спросила мама. — Почему вы не покончили со всем разом?

— Потому что… мне нравилось быть шерифом. Мне нравилось знать, кто, чем и где занимается, мне