вздувалась красная шишка.

— Так это ты… убил… — с трудом ворочая языком, прошептала она.

— Да, я убил его! Убил как собаку! Сшиб с дороги как распоследнего слабака! Хрясь — он улетел в кусты! Хрясь! — и нет его! Хрясь! — Донни залился истерическим смехом и стал выбираться из машины прямо через окошко с водительской стороны. Его лицо распухло и все взмокло то ли от пота, то ли от слез, а вытаращенные глаза были совершенно безумными; весь перед его джинсов был темным и влажным. Выбравшись из машины, Донни принялся ходить кругами.

— Папаша! — звал он. — Помоги мне, папаша!

Потом Донни забормотал, всхлипывая, уже совершенно непонятное, он принялся взбираться на кучу красной глины, направляясь к недалекому лесу.

Я услышал щелчок.

Открыв бардачок «шеви», Лэнни достала оттуда пистолет и сняла его с предохранителя. Потом отвела большим пальцем взвод и прицелилась в едва державшуюся на ногах фигуру, мотавшуюся из стороны в сторону, в человеческие останки в мокрых штанах, которые рыдали и отчаянно звали своего папашу.

Рука Лэнни дрожала. Я увидел, как напрягся ее палец на курке.

— Лучше не надо, — прошептал я.

Палец не слушался меня.

Но рука ее вняла разуму. Дуло пистолета рывком сдвинулось на дюйм, и вслед за грохотом выстрела вылетевшая из ствола пуля с сочным звуком вонзилась в красную глину. Лэнни продолжала жать на курок; раз за разом она выпустила четыре пули, четыре раза с чавканьем впившиеся в склон красного холма.

Вскочив на ноги, Донни Блэйлок побежал к желтой стене леса. Первые же сучья поймали его в свои объятия: несколько секунд он бился, пытаясь высвободиться, и разорвал о сучья рубашку. Потом он побежал дальше, рваный подол рубашки вился за ним как флаг, но ему и дела до это было мало. Мы слышали, как он во все горло смеется и плачет. Эти ужасные звуки длились и длились до тех пор, пока он не исчез в глубине леса.

Опустив голову, Лэнни спрятала лицо в ладонях. Ее спина начала вздрагивать. До моих ушей донеслись тихие, похожие на стоны всхлипывания. Я осторожно дотронулся до своего носа, который, как мне казалось, я только что засунул в раскаленную печь.

Нос болел, и тем не менее я отчетливо различал в салоне «шеви» легкий запах одеколона «Английская кожа».

Внезапно Лэнни в испуге подняла голову. Ее рука дотронулась до испачканной потеками туши щеки.

— Стиви? — прошептала она, и ее голос был полон надежды.

Я уже говорил, что время года как нельзя лучше подходило для призраков. Собираясь с силами, призраки пользовались теми частицами плоти, что еще оставалась в их распоряжении, чтобы бродить по октябрьским полям и дорогам и говорить с теми, кто хотел их выслушать.

Лэнни скорее всего никогда больше не увидится со Стиви. Не видела она его и тогда. Быть может, если она что-то и почувствовала, то сама себе не поверила, иначе в будущем ее ожидал тот же желтый дом с комнатами, обитыми мягким войлоком, куда теперь суждено было отправиться Донни.

Но я был уверен в том, что она слышала голос Стиви. Отчетливо и ясно. Или, может быть, просто почувствовала запах его кожи, вспомнила прикосновение.

Мне хотелось верить, что для нее этого было достаточно.

Нос я не сломал, но он распух, как дыня, и через несколько дней стал отвратительно зелено- желтым, а под глазами у меня залегли черные с синевой круги. Сказать, что маму до смерти перепугал мой рассказ о случившемся, было все равно что сказать, что в Мексиканском заливе местами есть водичка. Все же я уцелел. Не прошло и двух недель, как мой нос приобрел прежний вид, и на мне не осталось никаких следов пережитого.

Мисс Грейс вызвала шерифа Эмори, и тот подобрал нас с Лэнни, когда мы пешком по Шестнадцатому шоссе возвращались в Зефир. На этот раз я решил молчать, потому что в моих ушах еще стоял крик Донни, что, мол, Блэйлоки купили зефирского шерифа. Со всеми подробностями я рассказал все только родителям, когда они приехали забирать меня от дока Пэрриша. Отец ничего не сказал на мой рассказ, но я ясно увидел, как над его головой собрались грозовые тучи. Я знал, что он не оставит все это просто так.

Мисс Грейс поправилась. Ей пришлось несколько недель отлежать в больнице в Юнион-Тауне, но оттуда она вышла как новенькая: пуля не задела ничего, что нельзя было зашить и что бы потом само не срослось. Лично я, глядя на мисс Грейс, всегда считал, что для того, чтобы сбить эту женщину с ног, обычных средств недостаточно.

Историю Лэнни и Малыша Стиви Коули я услышал от отца, которому в свое время все рассказал шериф: Лэнни и Донни Блэйдок повстречались в Бирмингеме, где девушка, в семнадцать лет сбежавшая из дома, работала стриптизершей в ночном, клубе «Порт-Саид». Донни уговорил Лэнни уйти из ночного клуба и присоединиться к «семейному бизнесу» Блэйлоков. Он посулил ей роскошную жизнь, тряпки и большие деньги, а кроме того, подкупил еще тем, что парни с авиабазы — настоящие джентльмены и знают, как обращаться с девушками, даже принимая их услуги за деньги. Лэнни согласилась работать в Зефире у мисс Грейе, а через месяц у Вулворта, подбирая себе летний гардероб, встретилась со Стиви. Скорее всего это не была любовь с первого взгляда, но что-то очень близкое и, безусловно, очень романтичное. Малыш Стиви уговорил Лэнни уйти от мисс Грейс и найти себе более достойное занятие. Они собирались пожениться. Мисс Грейс, будучи мудрой женщиной, не стала мешать Лэнни, потому что ей не нужны были девушки, неспособные полностью отдаться работе. Но к тому времени Донни Блэйлок совершенно уверился в собственных фантазиях: он считал себя дружком Лэнни. Ко всему прочему ситуация усугублялась и давней ненавистью Донни к Малышу Стиви, ибо, что бы ни говорил Донни, Полуночная Мона всегда и во всем легко обставляла Большого Дика. По стойкому убеждению Донни, единственной возможностью снова завладеть Лэнни было полностью вывести Малыша Стиви из игры. В недрах пылавшей Полуночной Моны сгорели и мечты Лэнни о новой жизни, потому что с потерей Стиви собственная судьба стала девушке совершенно безразлична, она уже не задумывалась, чем занимается, с кем и где. Как заметила мисс Грейс, душа Лэнни стала жесткой, как камень.

После происшествия на дороге Лэнни решила вернуться домой, повзрослевшая и набравшаяся жизненного опыта.

И познавшая горести.

Это было последнее, что я о ней слышал.

Кое-что о Лэнни донеслось до меня и из других болтливых ртов. Донни арестовали и теперь держали в городской тюрьме позади мэрии. Блуждавшего в лесу Донни нашли фермеры с ружьями. Зрелище двуствольного дробовика перед лицом, заряд которого был способен снести голову, вывел Донни из тумана и позволил ненадолго собраться с мыслями и вернуться к действительности ровно настолько, чтобы он успел сознаться в убийстве Малыша Стиви Коули и рассказать, как все было. Теперь никто не сомневался, что Блэйлокам не удастся избежать длинной руки закона, даже несмотря на то, что на этой руке лежала грязь блэйлоковых денег.

Пришел ноябрь и наложил свои холодные руки, покрытые инеем, на сады и палисадники Зефира. Холмы вокруг города окончательно сделались коричневыми, листва почти вся облетела. Листья высохли и, когда кто-нибудь ступал на них, громко хрустели под ногами, словно крохотные шутихи.

Этот тихий треск мы услышали под окнами своего дома во вторник вечером. В очаге горел огонь, отец читал в кресле-качалке свежую газету, а мама колдовала над поваренной книгой, изучая рецепт нового пирога или пирожного.

В дверь постучали, и отец поднялся, чтобы открыть. На крыльце в свете фонаря стоял шериф Джуниор Талмадж Эмори с шляпой в руках; его длинное лицо было напряжено. Воротник его куртки был поднят — на улице уже здорово похолодало.

— Можно мне войти, Том? — спросил шериф.

— Не знаю, что и сказать, — ответил отец.

— Ты не хочешь со мной разговаривать, мне это понятно. Я не стану закатывать по этому поводу истерик. Но… я уверен, Том, что ты не станешь возражать на то, что я хочу сейчас тебе сказать.