Большая часть Италийской Галлии представляла собой наносную плоскую равнину, рассекаемую рекой Пад и ее многочисленными притоками. Если дождей долго не было, местные фермеры имели возможность принудительно орошать земли, поэтому в регионе всегда хватало зерна, хранилища от него просто ломились. Самым поразительным было то, что эта житница, вплотную соседствовавшая с Италией, не могла обеспечить Италию ни бобовыми, ни пшеницей. Апеннинский горный хребет пересекал верх «сапога» с востока на запад и смыкался с прибрежными Альпами в Лигурии, образуя барьер, исключающий переправку зерна по суше. И по морю оттуда ничего нельзя было послать — мешали сильные ветры, всегда дующие с севера, относя корабли к югу. По этим причинам триумвиры решили оставить свои легионы в Италийской Галлии и отправиться в Рим в сопровождении только некоторых отборных когорт.

— Как бы там ни было, — сказал Октавиан Поллиону, с которым делил двуколку, — поскольку кормить Рим и Италию теперь выпало мне, я начну посылать обозы за пшеницей из западной части провинции через Дертону по берегу Тусканского моря. Этот маршрут вполне проходимый, просто никто не пробовал делать так.

Поллион с восхищением посмотрел на своего спутника, вдруг осознав, что с тех пор, как они ушли из Бононии, этот молодой человек не перестает размышлять. Его ум, решил Поллион, точен, эффективен и всегда занят. Прежде всего логистикой, а потом уже логикой, ибо его интересуют самые обыкновенные вещи. Если дать ему мешок бобов и попросить их пересчитать, он сделает это — и не ошибется в счете, будь там этих бобов хоть миллион. Неудивительно, что Антоний презирает его! Пока Антоний мечтает о воинской славе, чтобы стать Первым человеком в Риме, Октавиан прикидывает, как накормить людей. Пока Антоний сорит деньгами налево и направо, Октавиан ищет способы их сэкономить и получить результат, не переплатив. Октавиан не прожектер, он планирует все наперед. Поллион понадеялся, что ему удастся прожить достаточно долго, чтобы увидеть итоги трудов Октавиана.

И он стал втягивать спутника в разговоры, исподволь вынуждая его высказываться на разные темы, включая дальнейшую судьбу Рима.

— Какое твое самое большое желание, Октавиан? — как-то раз спросил он.

— Чтобы вся Римская империя жила в мире.

— И что бы ты сделал, чтобы достигнуть этого?

— Все, — просто ответил Октавиан. — Все, что угодно.

— Это похвальная цель, но вряд ли она достижима.

Серые глаза с искренним удивлением всмотрелись в янтарные.

— Почему?

— О, потому что война, вероятно, у римлян в крови. Войны и завоевания увеличивают доходы Рима — так думает большинство.

— Доходы Рима уже достаточны для его нужд. Война истощает казну.

— Римляне так не считают. Война набивает казну. Вспомни Цезаря и Помпея Магна, не говоря уже о Павле, Сципионах, Муммии, — с удовольствием перечислял Поллион.

— Те дни закончились, Поллион. Все сокровища мира растрачены Римом. Кроме единственных.

— Сокровищ парфян?

— Нет! — презрительно отмахнулся Октавиан. — Такую войну мог планировать только Цезарь: огромные расстояния и огромная армия, вынужденная годами перебиваться на солонине и фураже, окруженная со всех сторон врагом и неприступными землями. Я имею в виду сокровища Египта.

— И ты одобрил бы, если бы Рим забрал их?

— Я сам возьму их. Со временем, — уверенно сказал Октавиан. — Это осуществимая цель. По двум причинам.

— И каковы же они?

— Первая: римской армии не надо уходить далеко от Нашего моря. Вторая: помимо сокровищ, Египет выращивает зерно, которое будет нужно нашему растущему населению.

— Многие говорят, что этих сокровищ не существует.

— Они существуют, — сказал Октавиан. — Цезарь их видел. Он в Испании рассказал мне о них. Я знаю, где они находятся и как их достать. Риму они понадобятся, потому что война истощит его.

— Ты хочешь сказать, гражданская война?

— Подумай, Поллион. За последние шестьдесят лет мы пережили больше гражданских войн, чем иноземных. Римляне шли против римлян, споря о том, что такое республика, что такое свобода.

— Ты не хотел бы быть греком и воевать за идею?

— Нет, не хотел бы.

— Даже во имя мира?

— Нет, если это значит воевать против своих сограждан. Война, которую мы ведем против Брута и Кассия, должна стать последней гражданской войной.

— Секст Помпей может не согласиться с тобой. Без сомнения, он заигрывает с Брутом и Кассием, но их флирт не приведет к прочной связи. Он кончит тем, что развяжет собственную войну.

— Секст Помпей — пират, Поллион.

— Значит, ты не думаешь, что он соберет остатки сторонников освободителей после поражения Брута и Кассия?

— Нет. Он выбрал свою стихию. Это вода. И это значит, что он никогда не отважится на полномасштабную кампанию, — ответил Октавиан.

— Но есть другие поводы к гражданским войнам, — лукаво заметил Поллион. — Что, если триумвиры рассорятся?

— Я не Архимед, но я сдвину земной шар, чтобы этого избежать. Уверяю тебя, Поллион, я никогда не буду воевать против Антония.

«И почему, — спросил себя Поллион, — я верю этому? Ибо я верю».