убить его!».

Заро вернулся к лошади. Она снова пошла по кругу. Когда пшеницы осталось всего ничего, он остановил лошадь и сразу вспомнил о человеке, которого должен убить. «А у тебя этой заботы нет… — оказал он, глянув на лошадь, и задумался. — Я совсем как ты. Ты глаза открываешь, и я открываю. Ты ходишь по кругу, и я за тобой. Долго мы ходили с тобой нога в ногу. А теперь наши пути расходятся. Я должен убить, если я человек. Но откуда мне знать, как убивают? Из пистолета выстрелить или нож в спину всадить?.. Моего отца убил негодяй… Он первым пролил кровь… Отсидел и вернулся, свалился как снег на голову… Но разве деревня с этим считается? А я тут при чем? Когда моего отца убили, я щенком был. Что толку, что у меня язык есть, коли я сказать ничего не могу? Тебе жалко меня? Я еще и города не видел — не знаю, какой он. Что ж, так и идти в тюрьму? А может, на то воля Аллаха?»

Заро выпряг лошадь. Обнял ее за шею. «Ничего не скажешь — похожи мы с тобой, — продолжал он тихо. — И у тебя судьба черная. Разве нет? Сколько я видел лошадей, которые и знать не знают, что такое труд. Наряжают их каждый день, как невест, и прогуливают, вместо того чтобы заставить работать. Они и скорпионов боятся и от всякого шума шарахаются. А ты не такая. Скорпионы тебе нипочем, шума ты не боишься…»

Степь молчала…

Заро погладил гриву лошади, поцеловал ее в черные ласковые глаза. «Бедная моя… Сейчас я сяду тебе на спину, и ты понесешь меня. Потяну за поводья — остановишься. А разве можно так, лошадка моя? Сбрось меня, свали на землю… И беги себе — далеко… Не стой покорно! Встань на дыбы! Пусть пена на губах выступит! А то посади меня на спину, и ветер понесет нас на крыльях. Пролетим над деревней и помчимся дальше, в края, где кровь не льется рекой. Ну что головой мотаешь? Хочешь меня отвезти в деревню?.. Но ведь я должен буду человека убить! Понимаешь?»

Заро вскочил на лошадь. Та стояла смирно, словно ждала седока. И поехал к деревне.

И лошадь, и Заро — оба устали. Но пожелай он, и она понеслась бы галопом. Она была в его руках. «Хорошо тебе, — думал он, — я-то знаю, что ты устала, не заставлю тебя бежать. Если бы и ко мне в деревне так относились! Не принуждали бы сводить счеты за кровь, которая давным-давно высохла. Ты скажешь, конечно, чтоб я не убивал, так ведь? А можешь ли ты ослушаться меня, коль прикажу тебе нестись галопом? Если я не убью, я стану для них хуже собаки. В куске хлеба откажут, девушку в жены не отдадут. Свались беда на мою голову — никто мне руки не протянет… Так-то, лошадка моя. Мой отец хотел, чтобы я прожил жизнь, как честный человек, и оставил мне наказ убить. Вот как он, бедняга, свое отцовское право использовал… А мне теперь хоть из деревни уходи… Где-то есть большие города… Наши, деревенские, ходят туда за керосином, за солью, за сахаром… Там, говорят, сядешь перед ящиком, не успеешь и слова сказать, как на бумаге твое лицо отпечатается… А ты своего отца знала? Ну что мордой мотаешь? Я вот человек, а отца своего не знал. В то время и бумажек с отпечатками лиц не делали…»

Заро поднял голову, огляделся вокруг. Только что казавшийся безжизненным холм обернулся деревней. «Вот она, земля, на которой убили отца… — Заро горько усмехнулся. — А что если бы отец вырос сейчас передо мной и сказал: „Я твой отец. Пойди разузнай, он это или не он“».

Лошадь шла не спеша — видно было, что она наработалась за день. Да и сам Заро едва держался в седле: того гляди свалится… Со стороны деревни послышался лай собак… Глазам юноши открылся протекавший неподалеку Евфрат. В нем было так мало воды, что казалось, он вот-вот пересохнет совсем.

Заро подъехал к деревенской площади. Отсюда лошадь направилась к конюшне аги. Ветер, пролетавший над деревней, поднимал в воздух и нес вдоль дороги все, что попадалось на пути…

До конюшни оставалось не больше пяти домов когда Заро увидел старика верхом на коне. Поравнявшись, они взглянули друг на друга.

— Селям, — произнес незнакомец.

— Селям, — ответил Заро приветливо.

Они уже миновали друг друга, как вдруг Заро повернул лошадь назад и закричал старику вслед:

— Постой! Я, кажется, тебя знаю!

Старик оглянулся:

— Что-то я не припоминаю тебя, сынок.

Заро внимательно вглядывался в худое, изможденное лицо старика, поросшее жесткой щетиной. Солнце садилось. Старику не терпелось ехать дальше.

— Меня мало кто знает, — проговорил он, — особенно среди молодых.

— Я вроде видел тебя в прошлом году на свадьбе, — продолжал Заро, — ты из деревни Хоюк. Махо тебе не родственник?

— Нет, — тихо ответил старик, — я жил там когда-то… — И добавил: — Ты меня с кем-то спутал… Люди парно рождаются, лев мой…

Заро уже собрался было повернуть лошадь к конюшне, как вдруг почувствовал, будто в сердце ему что-то ударило: по возрасту старик вполне мог быть тем человеком, о котором говорила мать. «Не трогай его, пусть едет», — сказал себе Заро, а вслух произнес:

— Доброго тебе пути…

Так бы и разъехались они в разные стороны, если бы Заро не увидел своих односельчан, которые возвращались с молотьбы. Среди них был один старый крестьянин.

— Селямюналейкюм[55], — приветствовал крестьянин юношу, когда поравнялся с ним, и, не дожидаясь ответа, проговорил: — Старую вражду не поминай на ночь…

Заро понял, что от судьбы ему не уйти.

— Это ты убил моего отца? — спросил он старика, и голос его дрогнул.

— О Аллах, уж не Заро ли ты, что тогда в пеленках лежал?

— Да, я, — ответил юноша.

Старик смекнул, что сболтнул лишнее, да поздно было…

Всадники ринулись друг на друга…

— Остановись! — крикнул юноше старый крестьянин. — Сказано тебе, не буди шайтана на ночь!

Но его никто не слушал.

Заро выхватил нож. Нож был не таким кривым и острым, чтобы им можно было с одного удара прикончить человека. Противник Заро, видно, был безоружным: он не потянулся ни к поясу, ни к карману…

Старый крестьянин крикнул еще что-то. Послышались голоса: надо де вмешаться. Но кто-то сказал твердо: «Оставьте их! Заро должен пролить его кровь».

Заро подъехал к старику и, приподнявшись в седле, всадил ему в грудь нож. Оба повалились на землю.

Старик попытался встать. Нагнувшись над ним, Заро еще несколько раз ударил ножом по его иссохшей груди… По ножу заструилась кровь… Юноша замер над человеком, который лежал на земле в залитой кровью одежде…

Кто-то побежал в деревню, чтобы подать весть. Кто-то прибежал оттуда. Заро ничего не видел, он не мог оторвать глаз от лужи крови…

К нему подошла его лошадь, потерлась о него, но он стоял не шелохнувшись, будто прирос к земле, даже головы не повернул. Лошадь отошла от Заро, подошла к лошади убитого, животные обнюхали друг друга, громко заржали и поскакали рядом.

Издали донесся женский крик. Фенкли Султан бежала быстрее ветра.

Подбежав, она нагнулась над телом старика.

— Это он, — проговорила она, запыхавшись, — ты не ошибся. Ты больше не должник своего отца, сынок.

Крестьяне окружили Заро. Они впервые видели человека, который, убив, не бежал, не мог бежать.

Фенкли Султан подошла к сыну.

— Беги, сынок, заклинаю тебя, того гляди, его родственники нагрянут.

Но Заро, казалось, не слышал ее. Как заколдованный смотрел он на человека, которого убил и который лежал перед ним весь в крови…