сфотографировали во время занятий спортом, но чтобы вы обязательно хорошо владели этим видом спорта! Пусть вас сфотографируют на теннисном корте, там так замечательно, верно? Там вы сможете проявить себя во всей красе, только отступите от камеры на достаточное расстояние, а то не войдете в кадр. Но не наступайте, пожалуйста, на тех, кто стоит позади вас! Кстати, мне сейчас пришло в голову, что философ тоже любил, чтобы его фотографировали во время прыжков или с луком в руках. Это слово (фотографировать, делать фотокопию, снимать) — из языка рассудка (главенства), которым владел (в своих сочинениях) этот растительный, настроенный по камертону забияка ради неопределенного и вопреки разумному, и второй такой двойственной натуры не было. Ему приходилось мучить женщин, иначе он ничего не ощущал. Все мы в конце концов сделались фанатиками этого неопределенного мира, ограниченного только нашими мыслями, то есть несказанным, таким, как звук, свет, высокие деревья! Там, где наши представления заканчиваются, наша воля только начинается. Там, где заканчиваются наши представления, мы имеем право склониться перед природой, здесь действующие лица мы, а не другие. Границы природы нельзя распознать, ибо природа полна чудес и необычайно огромна. Гора, где столько снега, а? Вам это так подойдет! Посыльные владельцев, художники, директора театров, парикмахеры, владелицы бутиков (их любовницы) — все они уютно сидят внутри природы и выглядывают из своих маленьких тел наружу, в великое, в непостижимое, а потом наверх, на того великого непостижимого, которому принадлежат тысячи гектаров всего этого. Художник вынуждает природу к согласию с самим собой, она должна научиться звучать в угоду индивидуалисту (индивидуальному туристу), который сможет тогда правильно ее понять! И тогда владелец ландшафта вынуждает художника, как раз в тот момент, когда художник максимально погружен в природу, разделить с ним его точку зрения. В строю защитников леса дворяне и владельцы пивоварен борются плечом к плечу, а между тем все общество считает, что лес принадлежит ему! Ха-ха. Успех успех! Успехи этого рода поэт не может записать на свой счет. Кстати, о художнике: разве кто-то может смотреть на природу с большей любовью, чем человек, которому больше нечего делать, и человек, которому она принадлежит? А что обладает свободой, принципиальной свободой, — так это мысли, но если их начинают формулировать политики, тогда они не свободны, так утверждает пресса. Которая тоже обязана заботиться о культуре. Теперь с каждым годом все больше становится тех, кто утверждает, будто мыслит, ничего не приукрашивая, как наш философ, который думал за эту старую женщину. Все больше людей валит наверх, к старой женщине, чтобы послушать анекдоты и другие истории про покойного. Однако о стихах старой женщины они железобетонно ничего слушать не хотят. Только один человек смог нарезать для них природу на такие мелкие съедобные кусочки, как это делал бесценный покойник. Этот человек — они сами. Если они еще способны к восприятию и по этой причине достойны восприятия. Земля заселена людьми. В этой стране национальное птичье поголовье тоже вновь трудится в питомниках молодняка. Они вновь обрели желание (если они его вообще когда-нибудь теряли) стать министрами и главными защитниками страны. Пожимать всем руки. В позументах членов парламента стоять на руководящих постах, причем в своем натуральном виде, они даже губы теперь не подкрашивают. Они — личности. Перешагивают через женщин в бикини, загорающих на лугу. Облачаются в свои мерзкие шикарные наряды, чтобы открыть новое шоссе или мост. Они держат пород истых собак. Человека при виде их бросает то в жар, то в холод. Часть человечества они разорвали собственными руками либо ликвидировали другим способом. Сегодня они удовлетворяются журнальчиками с кроссвордами. Но они вовсе не бесы. Как все мы, они сверлят дырки в стене и вешают на гвоздик картины. Свернувшись калачиком, они мурлычут, приходя в умиротворенное и поэтому опять тщеславное состояние, эти сладкие плоды немецкого рейха. Потому что они совершенно незаметно созрели уже много лет назад. Они — поколения и сами разделяются на поколения. Раньше они были оснащены: фуражками, кобурами, кожаными сапогами. Они были белокурой или коричневой масти, любили далеко не всех женщин. Кожаные пальто можно купить и сегодня. Вот так и сворачивались в один клубочек: здесь — отечество на востоке, там — Отто на западе. А ведь это понятия, которые опять что-то стали значить. Они снова хотят всюду быть как дома и поэтому едут в отпуск. Они плавятся, превращаясь в публичную тень и внутри себя вполне чувствуют себя дома. Сажают голубые кусты в садике перед домом. У их жен дамские сумочки. Они тоже что-то значат. Да и их прошлое, в конце концов, стоит того, чтобы прожить его еще раз. Сбиваются в стаи и испытывают чувства, наличие которых в первую очередь приписывают природе. На эти чувства можно нашить крючки и натянуть их в гостиной, как защитные чехлы, а потом снять их, когда темп речи начнет зашкаливать при разговоре о машинах, с которыми они находят общий язык легче, чем со своей родиной. Это понятно, хотя заработать можно и на машинах, и на родине. Нужно родиться здесь, в глубинке, чтобы все это опорочить. А что до других — да пошли они к черту! Наши плоды, как уже было сказано, наконец-то созрели. Иностранцы — прочь. Тот факт, что все принадлежит нам, признан даже главой государства. Нам это гарантируют. Мы — неслыханные пользователи нашей родины. Ибо мы пользуемся ее предпочтением! Чужие — убирайтесь прочь. Туристы — добро пожаловать. Сердечно приветствуем вас, гости с деньгами! Мы сдаем себя и свои комнаты с горячим и минеральным водоснабжением. Посмотрите, посмотрите, теперь и по телевизору выступают люди, движимые нашими чувствами. Мы едины в своих чувствах. Но одними только чувствами не объединишься, приходится предлагать партнерам кое-что еще. Эти люди по-новому руководят армией и законами, чтобы то и другое развивалось правильно, то есть в их направлении. Они — настоящие старшие лесничие в борьбе с теми, кто всех бы их перестрелял. Охотники, держитесь вместе! Мыслите в правильном направлении! Чувствуйте себя дома! Пройдитесь по деревням, ведь они все давно принадлежат вам! Будьте заодно! И немедленно бросайтесь к ногам Папы Римского, когда он решится приехать к нам. А когда начнется голосование, высоко поднимите руку за Господа и его наместника на земле, чтобы вас сосчитали и поняли бы, что вас слишком мало. Подать сюда родину! Когда Святейший Отец вкатится сюда на своем папомобиле, вы уже будете почти полностью растоплены собственными чувствами (и растопчете своих противников, которые не верят в Бога и его путешественника по земле). Они лишь крохотные возвышения на земле, потому что все они встанут там на колени, ведь такая поза относится к числу обычаев в этой полезной религии. А социал-демократы тем временем терпеливо стоят у врат забвения и ежедневно (столь же терпеливо) отправляются в путь по бетонированному автобану никогда-не-бывшего. Их вожди превратились тем временем в отбросы пролетариата. Им самим стыдно должно быть, и их партии должны их стыдиться. Никто не вырезает эти болячки из тела рабочего движения, пока рабочие еще как-то способны двигаться. Знатоки всего народного, эти раковые опухоли, все разом внезапно оказались в правительстве. И принялись за дело! Раз в году они скачут вокруг языческого костра в честь летнего солнцестояния, но, завидев коммуниста, тщательно топчут его ногами. Эти неизвестно кто. У меня просто слов не хватает: ах, еще и из профсоюзов является пополнение! Эти тоже хотят когда-нибудь встать во главе, потому что им долго дурили головы на тот счет, что нужны заводилы. В конце концов и они тоже держатся за поводья. Им бы лучше со стыда посыпать себе голову пеплом. Эти праздношатающиеся на полях сражений, швыряющиеся пустыми бутылками. Фабрика стала теперь почетным местом для торжественных мероприятий. Но когда где-то в мире разгорается пожар, они, как ни в чем не бывало, едут туда (Никарагуа) и возвращаются назад, домой, эти праздные гуляки, не способные ничему научиться. Цена их славы — малая коалиция. Наконец, националисты теперь тоже оказались на великой стороне большинства и поэтому правы (да, и они валят свое дерьмо в ту же кучу). Они получают разрешение пригласить к себе заинтересованных лиц. Места национального гнездования перемещаются уже в конкурсные комиссии и комитеты, шутливо заигрывая с теми, кого они когда-то пинали ногами. Ну а потом они, разумеется, идут к русским, если на примерке оказывается, что коричневый костюмчик плохо сидит. Если обе стороны испытывают от этого удовольствие, что ж тут поделаешь? Господи, федеральный канцлер и святой нездоровый дух простирают над ними свою благословляющую руку. А если мы сами еще немного подсуетимся, соответствующий подъем охватит и широкие слои общественности! Ну так пожалуйста, что вы теперь на это скажете, дело-то уже сделано: слушайте внимательно. Бывший эсэсовец, командир эскадрона смерти, которого следовало бы держать на расстоянии не менее десяти метров от любого места обитания людей, едет с целью представительства и парадного показа, а также публичного чтения стишков от имени всех его граждан, от имени всех верноподданных заявлений и преступлений, едет он, человек из Майрхофена (Циллерталь в Тироле, лучшего адреса не найти), — так куда же он едет, интересно? В Америку, откуда к нам порой прибывает из-за океана толпа лыжников. Но что происходит потом? Секундочку. Глубоко вдохнем перед спуртом: украденные у Европы евреи, проживающие сегодня в Майами и Флориде, тут же вышвыривают его прочь: пошел вон! Здесь он как бы возвращается вспять, только теперь с позором выгоняют из страны его, а не кого другого, какая мерзкая далекая страна — не то что наша: широка, вольна, у нас олимпиада состоялась, этот золотой