Когда я появлялась, лицо его начинало светиться счастьем. Я чувствовала его беззащитность перед собой и питала ею свою ненависть.
Собственно, цель этих встреч была одна. Я хотела разрушить их мир — точно так же, как они разрушили мой. Уничтожить их всех — только теперь уже не физически, о чем мечтала когда-то, а нравственно. Точно так же, как они уничтожили меня. А в те редкие моменты, когда силы меня покидали, когда рассудок внезапно возвращался ко мне и я вместо объекта ненависти вдруг видела перед собой простого человека — мужчину с седыми висками, искренней и всегда немного смущенной улыбкой, уставшими и грустными глазами, — я призывала на помощь память.
Это было нетрудно. Голос сестры, ее слова моя память сохранила четким отпечатком, не тускнеющим от времени. Это было нетрудно: «А потом его отец меня с лестницы спустил. Видишь вот, ссадина на коленке…»
И ненависть снова возвращалась ко мне. Я продолжала слушаться ее беспрекословно и терпеливо ждала того момента, когда же наконец начнется новый этап этой замысловатой игры, цель которой была известна лишь мне одной.
Это случилось достаточно скоро. Еще и месяца не прошло с тех пор, как начали мы встречаться. В лесу мы были одни. Я попыталась спровоцировать его, и у меня легко это получилось. Рыбка заглотнула наживку, и теперь оставалось только аккуратно вытянуть ее на поверхность. Осторожно, чтобы не соскользнула с крючка.
Сначала он, кажется, не поверил мне. Сказал, что все это блажь, потому что семья его не может быть помехой нашей близости. Как бы не так, усмехнулась я мысленно, и придумала на ходу туманную историю, полную психологизма. Старик Фрейд до сих пор в моде — естественно, он читал его труды, а потому вынужден был мне поверить. Я сказала только: «Это связано с моим детством». Больше даже говорить ничего не пришлось. Он поверил. Я видела это по глазам — ведь он всегда считал меня необыкновенной, странной, поэтому сказка дядюшки Фрейда сработала безотказно.
Я помню тот вечер. Помню его глаза. Мне было жалко его, потому что в глубине души я прекрасно понимала: он ошибается. Не меня он любит, а жену свою, Риту. И даже если получится у меня то, что я задумала, все равно будет он ее только любить. Глупо все это: он просто поверил в то, что эликсир молодости существует. Вот и решил сделать несколько глотков…
Только все это было не важно. Мне наплевать было на то, кого из нас двоих он любит. Я-то знала уже, что все равно он выберет меня. Чувствовала, что не ошибаюсь…
Конечно, я и не рассчитывала, что на следующий день после разговора в лесу он явится ко мне с чемоданами. Я прекрасно понимала, что долго еще он будет колебаться, мучиться, пытаясь выбрать между нами. Только он не догадывался о том, что это — только начало его мучений, первый этап «возвратившейся молодости»… Он ведь не знал, какой сюрприз я заготовила на «потом».
Мне было жалко его в тот день. И на следующий день я почувствовала то же самое. С каждым днем все труднее почему-то становилось мне соединять эти два образа в один: мужчину с полыхающими злостью глазами — того, который вышвырнул сестру мою за порог своей квартиры, — и мужчину, которого я видела перед собой, который смотрел на меня жалкими глазами преданной собаки.
Нет, жалость эта меня не смутила. Она была какой-то виртуальной, эта жалость. Словно я наблюдала с экрана телевизора за героем разворачивающейся на моих глазах драмы. Или книгу читала. Я знала, что не смогу ему ничем помочь, потому что нахожусь по ту сторону экрана, по ту сторону книжных страниц.
Дни шли за днями. Я заботливо и бережно вынашивала свою ненависть. Я представляла себе тот день, когда Павел наконец решится уйти от жены. Как он придет ко мне, как останется у меня ночью. И этой ночью…
Это была следующая часть моего плана. Самая изощренная, самая грандиозная. Ненависть моя ликовала, когда я мысленно начинала представлять себе эти картины. Наверное, все и получилось бы именно так, как я задумала. Как я спланировала. Наверное… Если бы я не влюбилась.
Рита шла по улице не торопясь. До начала смены в больнице оставался еще целый час, но она решила выйти из дома пораньше. Прогуляться, подышать. Может быть, рассеются в прозрачном морозном воздухе все ее тоскливые предчувствия, исчезнет ощущение нехватки кислорода…
Почти двенадцать часов прошло уже с того момента, как она проснулась. Но тяжесть не проходила, а страх, зародившийся в душе, свернулся клубком и никак не желал покидать уютного местечка. «Что же это все-таки было? О чем он, этот сон?»
В какой-то момент она даже пожалела о том, что решила пойти на работу раньше времени. Домашние заботы хоть как-то отвлекали. Накормила всю семью завтраком, проводила мужчин на работу, занялась обедом. Накрутила котлет, нажарила. Пять банок икры кабачковой закатала, еще тысячу мелочей переделала. Вот решила пройтись. Думала, легче станет, а стало еще тяжелее.] Тот осенний вечер выдался по-летнему солнечным и по-зимнему морозным. Рита всегда любила такие дни, с самого детства была согласна с великим поэтом: мороз и солнце — и правда, день чудесный. Если бы не мысли — черные, жужжащие в голове, как противные серые мухи. И никуда от них не деться…
Казалось бы, за последние полтора месяца пора было бы привыкнуть к этому камню на душе. Но теперь Рита чувствовала: это — другое. Это какая-то новая тяжесть, это уже тяжесть не прошлого, а будущего. Того, что пережить еще предстоит. Если бы только знать, откуда ждать беду…
Незаметно для себя Рита оказалась на Набережной. Спустилась к Волге и долго стояла возле бетонной ограды, разглядывая однообразно плещущиеся о берег темные и холодные волны. Монотонный их плеск все же немного успокоил Риту. Мысли постепенно стали возвращаться к проблемам более реальным и будничным. К работе, где у нее как у главного врача и оперирующего хирурга проблем всегда хватало. К сыну, который, возможно, совсем скоро уедет…
— Эй, мама, — раздался вдруг из-за спины знакомый голос. — Погулять решила?
Она обернулась и увидела улыбающегося Сергея, а рядом с ним красивую светловолосую девушку. Ту самую, из-за которой и колебался сын с поездкой в Москву. Рита как-то сразу и безошибочно определила, что это она и есть.
Привет, — сказала Рита и замолчала в ожидании. С лица сына не сходила улыбка.
— А мы тоже здесь гуляем. Познакомься, это Светлана.
— Очень приятно.
— А это моя мама. Я тебе про нее рассказывал… Девушка кивнула в ответ.
— И что же такое ты про меня рассказывал? Как я по утрам иногда тебя водой холодной обливаю, чтобы ты наконец проснулся и пошел на работу? — поинтересовалась Рита.
— Нет, — рассмеялся в ответ Сергей. — Про это не рассказывал еще. Не успел.
— А что рассказывал?
— Да не помню уже. Разные истории из жизни.
— Понятно, — ответила Рита, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь понять, какие чувства вызывает в душе эта встреча.
И радость, и тревога, и еще какое-то чувство, которое она так и не сумела разгадать. Только гадать было некогда — от Набережной до здания третьей областной больницы почти полчаса ехать на троллейбусе.
— Мне пора. На работу опаздываю. Счастливо вам, ребята.
Что-то было не так. Что-то не отпускало Риту. Она прислушалась к себе: «Ах да. Цепочка, вот в чем дело…» На шее у Светланы висела тонкая золотая цепочка. Только цепочка не смыкалась в круг, как обычно, а свисала двумя тонкими прямыми линиями. Цепочка была разорвана.
— У вас цепочка порвалась.
Девушка опустила глаза вниз и потянулась руками к тонкой золотистой линии.
— Надо же, а я и не заметила. Наверное, в троллейбусе пока ехала, зацепила. Спасибо вам… Кажется, одно звено потерялось.
— Не за что, — улыбнулась Рита. Теперь на душе было спокойно, и она, махнув рукой на прощание, стала торопливо подниматься наверх, к троллейбусной остановке.
