блажу,где еле брезжу, жалобно и нежно,где чуть ворочаюсь, брезгливо и небрежно...Я с жизнью рядом — с Блазнью или с Блажью? — благословляя силу вражью,русалочьи — ничейные — глаза,лежу, не разумея ни аза.

1969

АЗ НОВОГОДНИЙ ЕСМЬ ЕДИН ВО МНОЖЕСТВЕ

Я усумняюсь. Я один. Нет ничего. Семьявещей, времен, существ мне стала чем-то прочим,и я на все лады толкаем и порочим,представ пред лик беды, как судная скамья.Сидит существования зверинец —как в клетках — в толстых шкурах бытия,и одинок я больше, чем мизинец:авось хоть пальцы-то ему друзья! А я — один. Я единиц единей.Во мне ль торчит ничто, как в самой середине?Я меньше единицы. (Ну и что ж?)Ни четверти, ни даже половинене поклонюсь. Любая дробь — как дрожь.Не тронь меня! Не трогай!! И не трожь!!!От уверений сделаюсь звериней,а я пока лишь тем-то и хорош,что не хулю божественную ложь.Ужель с чужой столкнулась Суть моя?Иль всем умом, сумнения несущим —как иск на суд присяжного жулья, —воссел над Сущим я (и над Не- Сущим?),как древний сборщик хлама и тряпья?И, как старьевщик, мой татарский умперебирает сей шурум-бурум?Перевирает цены и слова,поправ судьбу, и правду, и права?Ужели я увяз Концом в Начале?А что же прежде мне примеры означалии признаки скупого жития?Они, как призраки, являлись и молчали(и все- таки кривлялись и кричали).И встал собор у века на причале,как каменная серая ладья.К нему ветра пространства прибежали,прибились волны времени к немуи у его подножия прижаливетхозаветную глухонемую тьму.Но если я глаза повыше подниму —стоит собор, раскрытый, как скрижали,стоит, с краями не сводя края,стоит, закон и твердь в себе тая,стоит, как каменная старая статья.Я, слава Богу, не забит в колодкии на скамейке шаткой у решетки —как на философической кушетке —сижу под взорами звереющих вещейи взглядом еле раздвигаю веткичугунных и деревьев, и теней.Как бедный круг с ничтожной серединой,верчусь на месте. Ночь — не по уму.И я, как вознесенный перст единый,указывать не стану никому.А звери всё торчат, и лезут вон из кожи,и кажут хари, морды, рыла, рожи(и кажется, что маски им дороже,чем когти, зубы и тиски зверья).И толстокожего чужого бытиябоюсь, хотя бояться мне негоже.Сижу себе, как нищий на рогоже,не лезу ни в герои, ни в вельможи,ни даже в оскудевшие князья.Сижу на месте, сам себя стреножаи ночь по самой малости тревожа.Суди меня чем хочешь, Боже! Хоть всем собором каменным! И всё жеСам и Всему и Всякой Сути я —высокий и бесправный судия.Иль в ночь под Новый год, дойдя до точки,опять у года в полой оболочкевозник — слепым зародышем в яйце,началом в самом крохотном конце,с личиной беспричинной на лице,с похабной размалеванною харей,и вновь свое справляю Рождество,как сам себе чужое существосредь приотворенных, как двери, тварей?Иль ум пестрее дикаря раскрашени хищницам-вещам, как мертвый идол, страшен?Иль сам он, шут, широко ошарашен,что липнет муть — тяп-ляп — галиматья,что не могу и рук-то вымыть я?Нет, иноков вселенских одиноче,келейных схимников и просто бобылей,столбом я стал средь новогодней ночи,как столп отшельничий и чей-то прочий,который носа гулькина короче.А мимо, будто стадо костылей, —слепые толпы дней и вечеров увечных,поискалеченных зубами западней.И не хочу я у Очей у Вечныхузнать суть дела. Бог с ней! Им видней:они меня темнее и умней.А где мне ведать, что умно, что глупо?Я, словно столб без фонаря, возрос.А рядом, погрузясь в объятия тулупа,стоит, как сторож, вековой мороз.Дороги, реки, сёла, городаметет его седая борода.Бежит зима в веселой русской шубке,и шутки скалят крохотные зубки,и полночь тащит полное ведро...Я верую в приметы, как в добро,и вот вылупливаюсь из скорлупки,как бедное и твердое ядро.И глаз проклюнулся — сей вездесущий хлюст.Но как помочь тебе, комочек пуха?Принять оковы ока, путы ухаи паузу еще безусых уст?Как научить тебя, молокососа,узнать заранее премудрость старика —все козни кожи, все доносы носа,и казни костные, и язвы языка?Царапаясь на волю в голове,как коготки, коснулись пальцы пленок,и вот, предчувствуя предсмертный взгляд в плеве,рука моя желтеет, как цыпленок,в огромном черном рукаве.А через час она уже старухаи знает, что такое глум и глузд.Идут дозоры взора, слуги слуха.Подпольный воздух стал и чист, и пуст,в нем вольный свист разбойничьего лиха.Ты не разруха, мать-неразбериха,ты повитуха- бобылиха,и развязались узы уст.Мели что хочешь, маленький Емеля! Любая истина верна.Любая мельница — лишь пустомеля,а правда — в муке зрелого зерна.Вращайся, дума, бедный жадный жернов!Прощайся с нею, горькая мука! Есть печи, пекари и есть в рядах обжорныхоборванные нищие века.И я хожу, голодный голодранец,отведать там горяченькой бедыи в отставной пихаю ранецостатки скудные еды.Наелся — как навоевался,хлебнул — как бы рубнул сплеча,по горло я нагоревался,из мысли по пояс торча,истошней истины крича,как под кнутом у палача.Иль проще? Запросило телосебя тайком, как калача,а баба-память налетела,как оплеуха, сгоряча.И с окаянной оплеухой,с клеймом иль с влепленным блиномя шел, обвисший, лопоухий,старинным, длинным-длинным днем,как древним городом, и в немна грязной площади базарнойв великой злобе светозарнойзверел и медленно ределзверинец и вещей, и дел.Так, видно, было, есть и будет. А сегоднясобрался на скамье я ночью новогоднейи сжался всем собором от беды,от неуемной темноты исподней,от неразумной жалости Господней,мороза бесприютного безродней...Но я запрягся сам в себя и еду(еще болят во мне копыт следы!),на месте езжу я по собственному следу.Я не один. Я разный. Я из правды и вранья.Я вече вещее и суд извечный воронья,воронка и сосуд, пчела, и мед, и ячея,конь и дуга, хомут и омут, вожжи и шлея,разинутый мой рот грозит, как смертью полынья.А сбоку рынок я, где праздничная толчея.Нет, я не одинок: еще дружу с Авосем я,и усумняются во мне, вкусив всего, семь Я.

1-2-9 января 1965 — 1, 8 ноября 1966

1970-е

ГИЛЬБЕРТ-ФУГА

Am Anfang war das Zeichen.

Hilbert [5]
Аз есмь какой-то изначальный знак.И пусть он тощ, и хром, и нагло наг!Бродяга! Сукин сын!! Варнак!!!На высоте ума произрастают знаки,добра и зла обугленные злаки,чернильные смешные семена,прозрачные, как звуки, имена.Пространство точно лист бумажный чисто,от ярости белым- бело,но скачут по нему, как черти, числа.Каким их ветром намело? Застенка моего студены кафли,ползут по ледяным ладоням слизни слез.Как вытянулись восклицаний капли!Как выю гнет червяк-вопрос!И бытие в уме держу я, как в остроге,и знаки-стражи страшно многороги.Кишит меж палочек сухих широт и длинжучков-значков порядок муравьиный.Над временем, как над немой равниной,прогрессий врезан журавлиный клин.И существуя в беспредметных играх,и порождая сущее из Пи,и отсылая яви на XY[6] ,сочтя себя (а чем?), ложись и спи.И если сон прямолинейно начати на него
Вы читаете Избранное
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату