вопрос,расхристанный хохол иль просто малоросс,как долгоклювый мертводушный Гоголь,и спрашиваю под шумок, а много льнедель мне жить? Но азбуки не зная,я припеваючи, как Вечный Жид, живу.И смерть узнаю я не наяву,а в дряхлом сне. И жизнь моя сквознаяне покидает даже дом,где Вечным я сижу всегда Жидоми, погружаясь в гробовые доски,отшучиваюсь, Боже, по-жидовски.Сгибаюсь мыслями в горбатый знак вопроса,по-воробьиному клюю рассыпанное просо.А воробьишка кто? Блаженная пичуга.А лето покривилось, как лачуга,от гроз, нагрянувших и с севера, и с юга.От ига стариковского недугатрясусь, как Вечный Жид иль старый воробей,робея, будто жук, вонючий скарабей,катая из вещей ничтожных завещанье,по вечности, покуда еще жив,пока я Вечный Жид и, смерти не нажив,вдоль августа тащусь я по тропинке.Кивают мне невинные травинки,и этим травам я Бог весть зачем, но рад,мне по сердцу зеленый их наряд.Любой травинке я столетний брат,и по моим годам брожу я разомлохматым барсуком, колючим дикобразом.Ломаю я надтреснутые сучья,зане природа у меня барсучья,и норовлю я в старость, как в нору,укрыться, как в последнюю дыру.Колюч, как дикобраз иль даже Божий еж,живу и ежусь я от старости. Ну что ж? Какой же рок меня вот так нарек —старик, зубастый как хорек,который душит дур и белых кур,он, бывший балагур и бедокур.И с палочкой кривой слоняясь меж вещами,как иероглиф Солнца — скарабей,жене я оставляю завещанье,как жирный том моих лирических скорбей.Послушай напоследок, друже Муза,мне в старости бывает каково,когда я сам себе великая обуза,а в целом мире нету никогоопричь тебя. И посредине спорас моим расстроенным нутромты посох мне, и палка, и опора,пока еще далеко Божий гром.Ты ластишься: пожить еще попробуй!Пусть, дескать, гинут сверстники твои.Стихи бегут, как по весне ручьи.Неприрученные, они еще ничьи.Не стану спрашивать врачей я о прогнозе.О смерти нынче буду думать сам,как о мгновенном мифе, как о прозе,которая не верит чудесам.Прощаюсь я с собой, и на разлукуя подаю последней фуге руку.Авось в краю моих родимых Музназло смертям, как дым и даль, очнусь.Авось инобытийствовать я буду,и в десять вечностей я сдуру попаду.А вечность — будто хлеб печеный на поду.Помилуй, Боже, грешного зануду,сидит он в августе, как бы в густом саду.В последний раз я спрашиваю, кто я,как шало я полжизни вопрошал,не место ли в поэзии пустоеи стих мой, как разбойник, согрешал?Вопрос горбат, и на его горбунеужто в рай лирический не въеду?И что мне зарубить теперь на лбу?Вся жизнь мне въедлива была, и следубесслезного она мне не оставит.Мой август вечности мне не прибавитни к осени, ни к смерти бесконечной,копеечной, юродивой, увечной.Авось как Вечный Жид я буду жить,кому и ни к чему меж строчек шляться,кто всё еще способен размышляться.Не породнюсь я с вечностью земной.Какая вечность будет жить со мной? С какой же слажу, рифмоплет сумной?Авось я буду без надзора житьи попусту ничем не дорожить.Авось возникну я ничьей водой ручья.Авось и будет смерть моя ничья.

август 1984

(«Приклеен на дорожке лист каштана»)

Приклеен на дорожке лист каштана,и тучи посерелые в окне,и мнится, что во всей природе долгоштаннойнет ничего навеянного мне.Не шевелюсь вблизи великого окошка,торчат деревья как последний стыд,и только листьями покрытая дорожкав глазах истерзанных всё время мельтешит.И желтенькое это мельтешеньерябит в глазах до боли головной,и как же мало в этом утешенья,которое еще живет со мной.Живет оно насмешливо, как прежде,хоть режь его на черствые куски,и тучи серые, подобные невежде,готовы лопнуть от глухой тоски.Еще живу, еще гляжу я в обаприскорбных глаза на закате лет,и донимает грозная хвороба,поднявшаяся как слепой скелет.Еще живу и жизнь жую свою жебеззубую, средь полной тишины.Мне зябнется с утра в октябрьской этой стуже,и жду, как откровения, жены.

26 октября 1984

Недатированные публикации разных лет

СТАРЫЙ ГОРОД

Осенний полдень дымчато-хрустален,и счастье за углом в полуверсте.Трепещет как пятнистый парус Таллинн,и камни стали словно на холсте.А в Кадриорге небо так ветвисто,что в клочья раздирает синеву.И грустно зеленеет Олевисте,как моховая древность наяву.И я как старый город, и пока мнееще не отряхнуться от судьбы.Я в старом Таллинне хожу по камни,как ходят в бор по крепкие грибы.

СЛУШАЯ СОНАТУ

Играешь в жизнь, не глядя в ноты.Бежит соната наизусть.Хохочет трель. Но всё равно тыв игру подбрасываешь грусть.И вот до грани безразличьядоходит звук, как тайный знак,и грохает тоска мужичья,как бы по клавишам кулак.В сонате легкой канонадакому же может угождать?Того, что есть, не больно надо,а чего нет — так туго ждать!И трет хомут, туга подпруга,скрипит телега без колес.И не выходишь ты из кругазабот и звуков, дум и слез.

(«А так — какой мне интерес»)

А так — какой мне интерес,топорщась и топырясь?На! Как арбуз меня — на взрез,а хочешь — и на вырез.Бери скорее алый кус,не бойся подавиться!Пусть на тебе я зарекусьотныне зреть и злиться.Ну а сама ты — на отрез,навыверт и навылет.Тебе, свались оно с небес,и счастье опостылит.В обузу буду? Обойдусь! Сойдет и без арбуза.И с плеч долой, как грустный груз,на то ведь ты и Муза.

(«Хорошо поворожить»)

Хорошо поворожитьво цвету под вишнями,да не шибко споро житьс годиками лишними.Хоть бы их помалу деть,а куда — не станется.Дал бы бог помолодеть —знал бы, как состариться.

(«Не болит и не хворается»)

Не болит и не хвораетсяи живется беспредметно,понемножку умирается,безобидно, незаметно.Потихоньку, понемножечку,без иронии жеманнойподцепляешь с блюдца ложечкунесоленой каши манной.Всё-то чудится да кажется,что повестки не дошлются,что размажется та кашицана лице ребячьем блюдца,что и так всё образуется.Об одном лишь и грустится — что отпетая разумницане придет со мной проститься.

ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ

Дочурку чудную баюкая,разнеженная в прах и в пух,тысячегрудая, сторукая,стоишь под завистью старух,блестишь здоровьем в палисаднике,свежа, как утренний надой,и за тобою день на задникенаписан краской молодой.На нем в воздушной пене мылятсяпеленки или облака,и ты сияешь, мать кормилица,слепой бутылью молока.

ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ СОБОР

На чухонском камне и трясинебесновался царственный топор.По монаршей дарственной Трезинийпрямо к небу выводил собор.В Гаге, Копенгаге и в Стекольнебомбардиру дикому
Вы читаете Избранное
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату