Не буду даже им. Вот, право, славно! А поминаемый — как будто он не он,а память светлая — молитесь, иереи! — мигая, дрыгается, как неон,в раскрашенной портретной галерее.Ах, речь безличная! Смотри, покаона откалывает трепака,с торжественно- ехиднойулыбкой панихидной! Так неси свой крест,как лихой бунчук,разливной Модест,расписной пьянчук! На одре пустомни аза в глаза.Борода хвостом,а из глаз  слеза.По шеям потомдаст гроза раза.И под белую горячку гопачится враскорячку:И вот так, и вот такты попал под колпак,под больничны й колпакда и гопником в гопак,околпаченный,раскоряченный! Не я, не ты, не он, а просто было,как вдоль судьбы шагающее быдло.Хоть бы брылы развесившее рыло! Нет, просто было, и оно обрыдло.Давно уже ушли до ветру жданки,все данные соб рали да и в печь! И Было вонькое хоронят по гражданке,И Былу не дадут подонки в землю лечь.И поют подонки,голосочки тонки,Семки, Тоньки, Фомки,милые пото мки:Ходи изба, ходи печь!Былу нету места лечь. (А следовательно, требуется сжечь,и вместе с рукописями!) В гробу везут чудовищное Было,помнившееся над единым и одним. И чья-то речь стучит- бубнит над ним,как будто сей звонарь колотит в било.И пальцем в рот он тычет наконец,как будто совершая подвиг ратный,что я- де в яви был чернец,но самочинный и развратный.А я Господних язв до  дьявола приях,и остаюсь я не во сне загробном,а — как в беспамятстве многоутробном — и в Божьих, и не в Божьих бытиях.

1975

(«Цветок прощаний и разлук»)

B.L.

Цветок прощаний и разлук,не прячась, но и не казотясь,глядит на разливанный лугголубоглазый миозотис.Он вечно свежий, как роса,готов пробраться и песками,и крохотные небесапридерживает лепестками.И путешествует меж травс откоса и до водной глади,цветок без долга и без правс единой крапинкой во взгляде.В оконце памяти моейеще звенит он, как побудка.Вот так и ты, forgetmigei,моя большая незабудка.

1975

ДЕРЖАВИН. ЖИЗНЬ ЗВАНСКАЯ

Energie ist das oberste Gesetz der Dichtkunst, sie malet also nie wertmäßig.

J.G. Herder[7]

Собой не может быть никто.

Г.Р. Державин
Я без воззваний жил во Званке,где звонки соловьи поют.Приблудной Музе-оборванкево флигеле я дал приют.Она на пяльцах вышивалаапостолов, орлов и львов,и Дашенька не выживалаиз флигеля мою любовь.Ни в чем пииту не переча,оне ложились на кровать.Любил обеих он, так нечаобеим было ревновать.И он не чаял в них измены,ниже волнения молвы.Сколь верны Росския Камены!И жены тоже таковы.Да что пиит! (Будь он неладен!)Висит промежду перекладин! Но невозможно жить без жертв.Воистину тот жив, кто гладен,кто сыт да гладок — полумертв.Покой мой дряхлый мне отраден,и нет на мне чертовских черт.И если всё еще я жаден,так вот уж не до райских гадин.Ужели жил я долго вскуюна животрепетном краю,очами гладя волховскуювсегда пременную струю? А дура Муза говорилана перепутии стихий:«Люблю тебя! Крути, Гаврила,и перемалывай стихи!»Но так ли глупы те чинуши,которым вечность суждена,что прозакладывают душипод милости и ордена?А что им крикнуть (не «тубо» же),сим комнатным и гончим псам?На них управы нету, Боже!О том Ты ведаешь и Сам.Но Званка, Званка, крепостнаямоя красавица со мной!И доживаю допоздна яхозяйски жизнью запасной.Ломаю понемногу время,в отставку выгнав целый век.Сижу во Званке, как в гареме,я, православный человек.По осени брожу по ржавой,когда дожди меня поят,и я Российскою державой,как бабой доброю, объят.Шагаю по стерне шершавой,хлебаю живописны щи...А что там слышно за Варшавой?Европа ропщет? Ну, ропщи!Живу во Званке я под старость.Приди, отец архимандрит,и зри, как оная мудрит,ввергаясь и в покой и в ярость!Займи очей моих ревнивых,иди по строгой бороздеи зри, как блещут зори в нивахи стелят шелком по воде!Внемли же стук колес и гумен,и песнь, что бьет ключом из дев!И за меня молись, игумен,молебен, яко длань, воздев! Я в иноческий чин не лезу,и всё мое еще при мне.Да уподоблюсь я железуи звездному огню в кремне!Устрою нынче я смотриныдля полнотелой осетрины.Приди же, отче, а на насумильно взглянет ананас.На должно тут же сядет местои белорыбица-невеста,преображенная в балык.Резвятся крохотны пороки,когда, еще слагая строки,пиит уже не вяжет лык.Да будешь, Боже, Ты преславенво всех житейских чудесах! Я, росс и Гавриил Державин,о сем писах, еже писах.

7-17 марта 1976

МОЙКА

Нынче день какой-то полоротый,мой, чужой и все-таки ничей.Вижу я на Мойке поворотыразогретых каменных плечей,чаек над водой лениво-скользкойи колонны княжеских хором,где на лестнице мужик тобольскийпал от пуль, как бык под топором.Воздух грязен — как белье для стирки,и в корыте каменном река.И кирпично-красный призрак Киркииз былого смотрит свысока.

20 февраля 1977

ВЕСЕЛЫЙ ПОСЕЛОК

Ей- Богу, вид убогий за окном, и около коробки иль колоды идет с портфелем ежедневный гном , пустосердечный и густобородый, весьма разумный выкидыш природы. И вот, как  при Бианте, всё при нем: желудок, мозг, получка и покупки, и поступь человечья, и поступк и. Хотя в нутре он малость и поломан, но отдавать себя в починку лень, и, может  статься, вовсе и не гном он, а сам себе полузабытый гномон и на несуществующий плетень  наводит он невидимую тень. А хмурый городской бездомный день стоит вокруг, ка к ультразвучный гомон, и к беззаботным гномовым ногам не пристают ни грязь, ни шум, ни  гам. С людьми связавшись, время веселилось, и вот история проистекла : деревья из бетона и стекла во град Петров переселились. Нас таивает глупо зодчий черт на тошной точности и праве линий прямыми быть, и красоте або рт он делает, а воздух так же сперт и заперт, как в великом равелине. Да и не чер т! А так себе, бесенок, под стать ветришке В-Ус-Не- Дую, который вертит хвостиком спросонок и в кубики играет врассыпную. И вижу я поселок невеселый, где не гнездятся даже воробьи, где чахнет зелень 
Вы читаете Избранное
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату