Она потеряла сознание прежде, чем с нее слез пятый.

В следующий раз ему придется ее убить.

Она заставит его убить себя. Она заставит его забить себя до смерти своим кнутом. Да, она была шлюхой в Хьюстоне, но здесь — совсем другое дело. Здесь она чувствовала себя вещью, а она не желала быть вещью, которой мог овладеть любой.

Он не вызывал ее к себе почти до самого Рождества. И опять она не стала надевать свою размахайку, хотя Луис специально предупредил ее, чтобы она сегодня выглядела получше, это была особая просьба начальника тюрьмы. «Пошел он подальше, твой начальник», — сказала она по-английски и последовала за Луисом через двор.

На серый выцветший халат было надето синее пальто с оторванными пуговицами, так что ей пришлось придерживать полы обеими руками, чтобы защититься от пронизывающего ветра. Во дворе было тихо. Мужчины-заключенные знали, что с ней случилось, и прекратили свои грязные шуточки и намеки.

На деревянном стуле за столом Домингеса сидел какой-то человек, одетый в деловой темно-синий костюм, шелковую рубашку в полоску, серый галстук и хорошо начищенные черные ботинки. На коленях лежала серая шляпа. Этакий вертлявый щеголь лет шестидесяти, с аккуратными усиками и живыми карими глазками, внимательно рассматривавшими вошедшую.

— Вот она, — сказал Домингес.

— Она знает испанский? — спросил человек.

Он говорил очень тихо. Мэрилин подумала, что ему, наверное, за всю жизнь не приходилось повышать голос. Незнакомец внимательно разглядывал ее. Спрашивал у Домингеса, а смотрел на нее. «Если он попробует до меня дотронуться хоть пальцем, я выцарапаю ему глаза, — думала она, — уж на этот раз им придется меня убить».

— Ты слышала вопрос, Мариуча, — повысил голос Домингес. Она продолжала молчать, и Домингес пожал плечами: — Да, она говорит по-испански.

— Может быть, вы поговорите со мной, мисс? — сказал тот человек.

— Кто вы? — спросила она его по-испански.

— А, отлично. Меня зовут Альберто Идальго.

— Дон Альберто, — заметил Домингес.

— Вы делаете мне честь. Нет, нет, это не так. Нет, нет, — Идальго покачал головой и улыбнулся.

— И что вы о ней думаете? — спросил Домингес.

— Слишком худая.

— Ближе к сути, — прищелкнул языком Домингес. — Дон Альберто приехал сюда из Южной Америки. Мы хотим договориться, чтобы тебя освободили из нашей тюрьмы.

— Ну конечно, — сказала она по-английски.

— Что? — переспросил Идальго.

— И как вы собираетесь сделать это? — она перешла на испанский.

— У дона Альберто в Мексике много друзей, — сообщил Домингес. — Так что, возможно, нам удастся освободить тебя из «Ла Форталеса». С тем, чтобы ты досидела свой срок у него. Начальство скорее всего разрешит это сделать.

— Мы, конечно, пока еще в этом не уверены, — заметил Идальго. — Сейчас речь идет об Аргентине. Однако могут возникнуть осложнения.

— Но не у человека с такими связями, как у вас, — сказал Домингес.

— Возможно, вы и правы. Посмотрим.

— Ну, если это станет возможным...

— Да, я в этом заинтересован, — произнес Идальго. — Однако молодая леди, возможно, захочет остаться здесь.

— Не думаю, чтобы она этого захотела, — осклабился Домингес.

— Сеньорита?

— А кто вы такой? Сутенер? — спросила она по-испански.

— Нет, нет, нет, нет, — улыбнулся он. — Нет, нет, никакой не сутенер, почему вы так решили?

— Так что-то вдруг осенило, — сказала она по-английски.

— Что?

— Так кто вы?

— Бизнесмен, — он пожал плечами. — Возможно, я просто гуманист. Мне бы не хотелось, чтобы такая красивая молодая девушка, как ты, томилась в тюрьме. — По-испански эти слова прозвучали особенно выразительно. Он снова улыбнулся. — У нее есть паспорт? — обратился он к Домингесу.

— Да, он хранится у меня, — ответил Домингес.

— Ну, это значительно упростит дело. — Идальго снова повернулся к ней. — Итак, решение за тобой. Так ты согласишься, если мы сможем это устроить?

Ей хватило мгновения, чтобы принять решение. Она ни на секунду не сомневалась, что старый щеголь является именно тем, за кого она его и приняла, то есть сутенером. Однако, если он увезет ее отсюда, если она сможет поехать за ним туда, где светит солнце, где ходят люди, у нее всегда будет возможность сбежать.

— Да, отлично, — согласилась она.

— В таком случае, вопрос считаю решенным.

— С ней у вас не будет проблем, — сказал Домингес и затем добавил что-то, что Мэрилин не совсем поняла: — Ya esta domesticada.[9]

— И что потом? — спросил Уиллис.

— Счастливый конец, — ответила она. — Я пробыла у Идальго чуть больше года. Однажды он позвал меня, протянул мне мой паспорт и сказал, что я могу идти, куда хочу.

— Как это?

Мэрилин пожала плечами.

— Возможно, я уже отработала все, что он заплатил за меня, чтобы вытащить из тюрьмы, не знаю. А может быть, действительно, был гуманистом.

— В жизни не встречал сутенера-гуманиста, — покачал головой Уиллис.

— Во всяком случае, я стала работать только на себя, пробыла в Буэнос-Айресе еще четыре года, откладывая каждое песо, и вернулась сюда с приличной суммой.

— Ты говорила мне, с двумя миллионами.

— Где-то так.

— Если разделить на четыре, получается пятьсот тысяч долларов в год.

— В Буэнос-Айресе полно богачей. Я брала по три сотни за раз. Умножь это на четыре-пять раз за ночь — получаются неплохие деньги.

Уиллис кивнул. Если она зарабатывала пятьсот в год при средней выручке в триста за визит, значит, она спала с более чем с полутора тысячами мужчин в год. Примерно тридцать — тридцать пять в неделю. Она же сказала — пять раз за ночь, и так — каждую неделю. И все четыре года.

— Думаешь о порче товара? — она будто читала его мысли.

Уиллис промолчал.

— Послушай, но то же самое делала девушка из «Отсюда — в вечность». Помнишь эту книгу? Девушка с Гавайских островов?

— Я не читал, — ответил Уиллис.

— И фильм не смотрел?

— Нет.

— Ну... — Мэрилин пожала плечами и опустила глаза. — Она занималась именно этим.

«Полторы тысячи мужчин», — думал он. Прибавь еще год, когда она работала на Идальго, получится восемь-девять тысяч. Мэрилин Холлис перебывала в постели, считай, со всем мужским населением целого городка. Если только мужского. А может, среди ее клиентов были и женщины? Полицейские псы? Арабские скакуны? О Боже!

Он покачал головой.