поднимался все выше и выше и видел: чащобы вокруг пусты, только хищное зверье шарит в поисках добычи; тхеремская погоня где-то заплутала.
Правда, не вся. Один-единственный всадник продолжал упрямо тащиться по следу беглецов. Тонкая, с виду хрупкая фигурка, никак не похожая на харадского воина… Неужто все та же настырная Тубала?..
Впрочем, она пока еще далеко. Посмотрим лучше во-он туда…
Стоп! А это что еще такое?! Дорога? Да… именно так… И… и люди на ней! Тхеремское войско? Знать бы, куда направляется… Хотя нет, путь идет куда угодно, лишь бы подальше от границ обескровленного, на одном колене стоящего Гондора… И… снова стоп! Там, на дороге!
Хоббиту показалось, что он лишается рассудка. Там… там, среди серой неразличимой толпы, вдруг молнией сверкнули золотые, струящиеся, подобно пламени на ветру, волосы Эовин! Покрытые грязью для отвода глаз – но разве обманешь эльфийский перстень?
АВГУСТ, 9, ВЕЛИКИЕ СТЕПИ, ДОРОГА ОТ ЦИТАДЕЛИ ОЛМЕРА НА ЮГ
Выносливая лошадка неспешно рысила все вперед и вперед – по беспредельности великих истерлингских степей. Многие, слишком многие ушли из этих мест в поисках лучшей доли на Запад, под знаменами короля Олмера; назад возвратились немногие. Большинство уцелевших осели в Арноре, основав новое королевство. Семьи мало-помалу тоже перебрались на Закат, а оставшихся здесь, верных дедовским обычаям, было слишком мало, чтобы степь вновь темнела бы от бесчисленных табунов. Стоянки попадались редко, и еще реже встречалась на них молодежь. Старики, хоть и не обделенные добычей, смотрели на гостя хмуро, едва-едва цедя сквозь зубы положенные законом гостеприимства слова. И это притом, что каждый в этих краях знал странника.
Горбуна Санделло.
Он уехал из Цитадели ночью, обманув бдительных сторожей. Мальчишки!
Разве таким его сторожить! Эх, Олвэн, Олвэн… Решил бить – так бей.
Посади в темницу, закуй в цепи, а не ставь безусых парней, уверенных, что горбатый мечник своим клинком только и может, что мух отгонять.
Бледные губы чуть искривились в некоем подобии улыбки. Он не убивал тех дураков из охраны. Одному хватит распоротого бедра, а другому – плеча.
Мясо молодое, зарастет. «А в кость я бы и не попал» – так, наверное, мог подумать Санделло в тот миг, когда рука его коснулась висевшей на поясе пары метательных ножей.
Его боялись. Молва летела, далеко обгоняя старого воина. Ему уступали лучшее место в шатрах. И сам он, раньше умевший спать на любом холоде и ветру, волей-неволей тянулся теперь к теплу.
Он почти ничего не говорил. Молча принимал угощение, и казалось, не задевают его ни колючие взгляды, ни дерзкие слова – на самом пределе дозволенного древним обычаем. Он лишь клал поперек колен длинный меч в шершавых древних ножнах – а за спиной у горбуна намертво приторочен был другой клинок, плотно закутанный в серые тряпки.
Иногда он останавливался на вершине какого-нибудь холма и надолго замирал, вглядываясь в горизонт на севере. Но – ничего, кроме травяного моря да неба, что сливалось там, в заокраинной дали, с Великой Восточной Степью, он не видел. Порой можно было разглядеть немногочисленные фигурки всадников, всегда обремененных вереницами вьючных лошадей или даже высокими телегами – истерлингский род перебирался на новое место. Кто поверил бы, что еще совсем недавно из этих мест выплеснулась всесокрушающая волна небывалого нашествия, опрокинувшая и похоронившая под собой казавшиеся вечными закатные державы?.. Да и то сказать, Гондор-то так до конца и не добили…
Стоянку истерлингов удавалось отыскать не каждый вечер, и тогда горбун, кряхтя, устраивался на ночлег в каком-нибудь укромном распадке или заросшей балке, чутьем, что не уступало звериному, безошибочно отыскивая воду. Он шел одвуконь; напоив лошадей, быстро ел, что придется, из запасов, не разводя костра. Нестреноженные кони охраняли хозяина лучше самых свирепых сторожевых псов.
Тьма откатывалась под ливнем солнечных стрел – но еще раньше Санделло забирался в седло. На бледном лице горбуна живыми были только глаза, одни лишь глаза. Все остальное – неподвижная, мертвая маска. Он не улыбался.
Его не радовала ни зелень равнин, ни посвист мелких птах, ни катящиеся под ветром волны травяного моря. С годами горбун еще больше высох, щеки ввалились, нос заострился; на голове – одна лишь седина, да и той, смешно сказать, почти не осталось. К честным боевым шрамам прибавились морщины; старик стариком, такому только и сидеть на теплой кошме да шевелить беззубыми деснами, перетирая поданную женой младшего внука кашу…
И мало кто знал, что взор горбуна так же остр, как и в дни молодости.
Что руки его, ни единого дня не знавшие праздности, с легкостью разогнут подкову, свернут трубочкой монету, завяжут узлом гвоздь; что метательный нож попадает в узкую прорезь шлема с двадцати шагов; и что за десять лет, минувших после гибели Олмера, горбун Санделло ни разу не был побежден.
Никем и никогда. Кроме… кроме тех троих, но об этом лучше не думать.
«Олвэн… Ну с тобой мы еще встретимся, дурачок. Встретимся – но как-нибудь потом…»
Санделло ехал на юг. Один. Но – с двумя мечами.
АВГУСТ, 9, ВЕЧЕР, ЮГ ХАРАДА
– А я говорю – там она! – Фолко даже притопнул ногой. – Видел я ее, понятно?
– В харадском войске? – Малыш недоверчиво поднял бровь. – Спятил ты, брат хоббит. Мало того что с привала нас сорвал и уже целый день напрямик через чащобы тянешь – так еще и заговариваешься! Как она может оказаться в войске?! Да ее тотчас растерзали бы!
– Значит, не растерзали, – отрезал хоббит.
Малыш аж руками всплеснул; остальные же, а именно Торин и Рагнур, с любопытством прислушивались к их перепалке.
– Там как раз проходит воинская харадская дорога, – заметил кхандец. – Я эти места знаю плохо, но уж про Тракт – не ошибусь. Так что могут и тхеремцы быть, очень даже могут. И Эовин тоже, если ее поймали не охотники правителя – да разорвется его брюхо от несварения! – а обычные аптары, воины.
– Не пойму я, Малыш, – ты что же, предлагаешь ее здесь бросить? – наступал тем временем Фолко.
– А будто ты не решил ее бросить, когда мы все к Морю повернули! – огрызнулся Маленький Гном.
Фолко мучительно покраснел. Вроде и сам понимал, что не было у них другого выхода – разве что возвращаться в Хриссааду, в разворошенное осиное гнездо, себе на погибель, в надежде, что схваченную беглянку все же вернут в дворцовое узилище. Уж не струсил ли ты, хоббит?!
– Решили. Верно. А теперь, мыслю, можно ее спасти.
– А если показалось тебе? Или что-нибудь завтра на Водах Пробуждения привидится? – не унимался Маленький Гном. – Туда потащимся, что ли?
– Вот когда на Водах Пробуждения что-нибудь привидится, тогда об этом и поговорим, – нахмурился Фолко. – А пока – пара дней ходу!
Малыш пожал плечами:
– Да мне-то что… Помнится, мы, правда, в Рохан торопились, на войну успеть – но да ладно…
Кровь бросилась Фолко в голову.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что я струсил?!
– Вы что, вы что? – взревел Торин, мигом бросаясь вперед. – Фолко!
Строри! Рехнулись оба, не иначе, от Света от этого!
Малыш плеснул себе в лицо несколько пригоршней воды.
– Попробуй – здорово помогает, – мрачно буркнул он хоббиту. – Нет, это что ж за дело такое – неужто и впрямь мы друг дружке в горло вцепимся?
– Не будем себя в руках держать – точно вцепимся, – в тон ему обронил хоббит. – Хорошо еще, пока остановить есть кому… А ну как все поддадимся?
– По-моему, просто спорить не нужно, – рассудительно заметил кхандец.
– Это как? – оторопел Строри. – А ежели я, к примеру, не согласен?
– Засунь себе в рот рукоять топора. Нельзя больше спорить, понимаешь? Я должен вывести вас к Морю – тут нечего со мной спорить. А до этого надо выручить девчонку – в который уже раз… Если мастер
