экскурсионная дама.

– Да я на сердце не жалуюсь, – попробовал отговориться Базанов.

– Что вы, молодой человек! Когда станете жаловаться, уж поздно будет. Вам совершенно необходимо пройти обследование! – И дама увлекла его за собой в дежурное внутреннее помещение, где и вправду дала ему тридцать капель настойки пустырника.

Андрей Николаевич выпил сильно пахнущую микстуру не сопротивляясь (а вдруг выйдет толк?), хотя с большей радостью употребил бы для успокоения нервов чего покрепче. Но для «покрепче» ему следовало вернуться на службу, а уж у Мухи всегда найдутся в ящике стола остатки подношений от его лотерейных ходоков. И Базанов, в твердой надежде на дружескую помощь, вышел на холодную улицу. Моросил мелкий дождь, угрожавший перейти в снег, зато студеный воздух прояснил голову, и Базанову стало страшно. Нет, определенно ему следует выпить. И лучше с Мухой, иначе в одиночестве он сойдет с ума.

До его министерства идти было не далеко, но и не настолько близко, чтобы опередить скорость его тяжких размышлений. Андрей Николаевич целеустремленно шагал в сторону Ильинки, а в нем самом царили полный разброд и предательское шатание. Его мир в какие-то несчастные десятки секунд вот так просто взял да и перестал быть рациональным и научно определенным, а превратился бог весть в какую глупость. Жить в нем, нынешнем, Базанову никак не хотелось и было противно, но и поделать ничего, получалось, нельзя, разве что совершить над собой лоботомию для полного забвения собственной памяти. Сначала он, как и многие скептики до него, попытался найти разумное объяснение, вплоть до происков враждебных спецслужб и устроения тайных экспериментов над психикой рядовых обывателей. Объяснение выходило разумным и возможным, если только взять за исходную предпосылку одно невероятное предположение. Что кто-то, пусть и очень всесильный и всемогущий, потратился на дорогостояющую аппаратуру совершенно неизвестного типа, осквернил ею раритетную музейную редкость, а до этого подделал старинное письмо, и все ради того, чтобы навести галлюциногенный морок на рядового государственного служащего, безвредного, как озерный карась. Выходило слишком сложно и оттого неправильно. А правильным надлежало быть именно самому простому объяснению произошедшего. А самым простым как раз и было сказанное в письме. А тогда, стало быть, Андрей Николаевич Базанов мог взять весь свой разум вместе с научным скептицизмом и аккуратно засунуть себе в то место, кое противоположно голове. Базанову сделалось вовсе противно, до отвращения к небу, дождю, окаянному письму и самому себе.

Не заходя никуда по дороге, Андрей Николаевич, вернувшись в служебные стены, тут же и направился к Мухе. Не обращая внимания на еще двух сотрудников, разделявших кабинет с его приятелем, он почти бестактно плюхнулся в кресло с другой стороны от Мухиного стола, вытер потный лоб и застонал, как поверженный патриций на развалинах Рима:

– Коньяку мне выдай! – и тяжкой рукой потянул галстучный узел.

– Тебе плохо, что ли? – испуганно вопросил его Муха и зашипел в сторону: – Марьяна, чего сидишь, принеси воды.

Молодая женщина за соседним, угловым столом тут же метнулась к пустому, заляпанному пальцами графину и выбежала с ним в коридор.

– Да на черта мне вода! Говорю тебе – дай коньяку! – рассердился вдруг на приятеля Базанов.

– Ага, значит ты, мой милый, – симулянт! – обозлился в ответ Муха. – Как же, плохо ему! А пить в рабочие часы – это хорошо? А если начальству настучат?

– Плевать мне на начальство! И на часы! Коньяку дай! Знаю, есть у тебя! – Базанов, неожиданно и для себя самого, совсем съехал с катушек, ухватил ни в чем не повинного Муху за воротник рубашки и что было мочи потянул вперед. – Дай, говорю, жандармская харя! Дай!

– Да ты натурально болен! – снова перепугался Муха, пытаясь вырваться из цепких рук Базанова, а тот уже почти что возил Муху носом по столу. – Да погоди ты! Да дам я, дам! Ты бы хоть пальто снял! Или вот что… Да отпусти ты, говорю! Пойдем-ка в другое место.

Когда Мухе наконец удалось вызволить свое горло и воротник из плена, Андрей Николаевич уже опомнился от дикого своего поведения. Тем более при свидетеле.

– Извините, Семен Петрович, – повернулся он в сторону другого соседа Мухи по кабинету, еще тоже очень молодого, но очень чинного господина в золоченых очках.

– Ничего, ничего, Андрей Николаевич. Бывает. Меня тоже, знаете ли, случается, так доведут! А в чем дело? – немедленно же и полюбопытствовал Семен Петрович, он не был бы истинным министерским служащим, если бы поступил иначе. – «Второй Инвестиционный» вас допек?

– Именно. Именно что «Второй Инвестиционный»! – с готовностью поддержал его версию Базанов. – Уж так допек, хоть вешайся на форточке. Да она у меня хлипкая, так хоть, думаю, пойду выпью я коньяку. А то и сердце что-то прихватило.

И Базанов, вспомнив заблуждения очкастой экскурсоводши, нарочно потер себе грудь в области сердечной мышцы и тяжко вздохнул.

– Да на вас и лица нет! – участливо воскликнул Семен Петрович. – Это наверняка сердце, уж я вам говорю! Вы коньяку уж отпейте непременно, а после ступайте к врачу! Этим, знаете ли, не шутят! Вот у меня двоюродный дядя в Новосибирске… – тут же оживившись, настроился было Семен Петрович рассказать историю.

Но Муха его вежливо, хотя и категорически, перебил:

– Ну что вы, Семен Петрович! Человеку плохо, а вы своего покойного дядю поминаете. Андрею Николаевичу-то каково? Ни к чему больного пугать. – И видя, что смущенный Семен Петрович согласно закивал в ответ, Муха тут же и не растерялся: – Вы вот что. Мы сейчас пойдем. Коньяку я дам Андрею Николаевичу по дороге. Чтоб времени не терять, мало ли что. А после уж сопровожу в поликлинику. Если меня спросят, то вы уж объясните…

– Само собой, само собой, – с чисто обезьяньей непосредственностью приготовился Семен Петрович принять участие в захватывающих событиях. – Уж можете положиться на меня.

– И вот еще. Позвоните заместителю Андрея Николаевича и обскажите, как обстоит дело. Чтоб не беспокоились. А то ушел человек на обед, а с обеда-то и не вернулся!

Спустя минуту Базанов и Муха вышли на лестницу. Муха был одет для улицы, а карман его утепленного мехового плаща заманчиво оттопыривала почти полная бутылка армянского коньяка.

– Сейчас тихо выходим, и вперед, за два квартала. В погребок «Думские кулуары». Меня там знают и разрешают приносить с собой. Тем более днем.

Базанов послушно, словно карапуз на прогулке вслед за няней, пошагал за Мухой прочь из министерства. По дальней лестнице, конечно, чтоб не перехватили по дороге сослуживцы.

В «Кулуарах» было совсем пусто. Только за дальним столиком у окна развалился жирного вида господин, считал ворон и нервно поглядывал на часы. Андрей Николаевич и Муха сели на противоположном конце погребка, за отдельной ширмой. Муха по-свойски распоряжался, заказывал бутерброды для закуски и лимон. А Базанов, как и всегда, поражался про себя, как это Муху, при всем его высокомерном скупердяйстве погорелого скряги-дворянина, принимают как дорогого гостя в самых, казалось бы, неуместных питейных заведениях. Или он своей внушительной, ранней лысиной и крупными габаритами фигуры придает любой забегаловке солидный вид, или же его врожденная боярская самоуверенность создает нужный для этого эффект. А только на столе уже были колбаса, и сыр, и грибки с луком, и лимон с воткнутой в каждую дольку отдельно зубочисткой. Приятели выпили тут же по пятьдесят, и Муха порешил, что пришло время начать допрос с пристрастием.

– Ты чего, клоун, устроил? Теперь два дня, не меньше, весь департамент кости нам перемывать будет, – ворчливо оповестил о своем недовольстве Муха, вторично разливая по пятьдесят с руки. – А на тебе и вправду лица нет.

– Какое уж там лицо, – согласился с ним Базанов и тут же окончательно определил, что не станет выкладывать бедному Мухе всю правду. Муха-то как раз и поверил бы Базанову, да вот жалко Муху и не стоит впутывать, пока ничего не ясно. – Скажи, с тобой в жизни происходило когда-нибудь нечто сверхъестественное? Или противоестественное?

– Ну это, дорогой ты мой якут, вещи диаметрально разные. Противоестественное со мной происходит ежедневно. Когда мое начальство в лице уважаемой Алисы Казимировны пытается поиметь меня с разных сторон. Естественно было бы наоборот. Но и сверхъестественное тоже случалось. И не однажды.

– А что именно? Мне это важно знать, очень, – забеспокоился Базанов.