– Как кому? Отцу Сосипатию. Договорились на завтра. В пять часов. Приходи к нему прямо в Даниловский монастырь. Он уж скажет заранее, чтоб тебя впустили в придел для мирских посетителей. Только для виду возьми с собой бумаги, как бы от меня. Чтоб посторонние не лезли с вопросами.

– Завтра в пять, – устало повторил Базанов и встал из-за стола.

Оба друга пошли к выходу из погребка. Андрея Николаевича шатало, и Муха вел его под руку. У обоих были равно тяжкие мысли, но у каждого по своей причине.

На дворе стояла темная ночь. За двенадцать часов, а может, и более того. Свой ад Ермолов так и не успел вымостить благими намерениями, не говоря уж об их осуществлении в действительности. Наглый плевок со стороны багдадских послов и круто заваренная ими каша враз отодвинули на задний план все его мирские заботы. Он понимал, Женя ждет от него слов, и Ларочка, единственный его на свете ребенок, больна и вдруг как раз сейчас задыхается без отцовского утешения. Но даже хотя бы Альгвасилова, как минимальное лекарство, не мог Ермолов нынче отрядить домой с поручением. Нужен ему Витя здесь, и без него не обойтись.

Сидели без официоза, до того ли было теперь. Конечно, премьер, и иностранный министр Тропинин, и думский предводитель Котомкин. Расширенное совещание Совета безопасности. Но в основном вокруг присутствовали погоны. Пусть многие пришли в штатском, а Василицкий мундир вообще не надевал никогда, но звезды, хоть и символические, ощущались на плечах почти зримо. А вот министр Малявин, ведающий обороной, хороший, надежный, резкий в суждениях, так он – человек гражданский. И сейчас Ермолов всерьез задумался, а правильно ли поступил, назначив Малявина в военное ведомство за один только стоический патриотизм и верность Ермолову и его команде. Недавно утвержденный начальник Генерального штаба, золотопогонный и пожилой брюзга Склокин, может, и не станет с ним, Ермоловым, целоваться, зато, с другой точки зрения, бесценный и антикварный тип верховного командира былых времен. Но как было знать, что придет день и нужен станет Склокин, генерал армии, а не политическая балерина на подмостках кремлевских! Теперь, однако, что-либо менять уже выходило поздно.

– И все же предлагаю немедленно начать стягивать войска к границе по Кавказским горам, – упорно, словно шаман перед идолом, бубнил свое Склокин. – Если откуда Халифат и начнет, то только оттуда. И сразу на перевалы. Они на воде воевать не любят, да и Черное море – что твоя лужа. Авианосец не развернется, а эскадра из подлодок тем более.

– Подтверждаю, факт, – откликнулся адмирал флота Чернявкин, но тут же был прерван.

– Вы что, с ума посходили, господа военные?! Какие силы? К каким горам? – сорвался на визг Тропинин. – Я ноту готовлю в ООН, делегация через час отбывает спецрейсом…

– Подотрутся они твоей нотой, любезный, – невежливо перебил министра Склокин. – А время уходит. Армия – это тебе не делегаты-дегенераты, ее спецрейсом всю не вышлешь, как бандероль на адрес. А с той стороны давно уж напялили арафатки и стоят под ружьем.

– Да вы понимаете, что несете? Корней Дмитриевич, ну вы скажите! – обернулся иностранных дел министр к Малявину. – Поднять армию, хоть и для видимости учений, это ведь тут же и спровоцировать самую настоящую войну.

– А если не поднять, тогда война случится игрушечная? – съехидничал ершистый Склокин. – Хоть как, а итог один.

– Если на нас пойдут сообща Новые с Объединенными, то за ними скоро и Семиградье станут рвать под шумок монголо-китайские друзья. А там граница – что твои дыры. Придется долбить «крылатками». Они нас, мы их, – печально свесил усы маршал ракетный Полонезов. – Ракет-то, слава богу, много, а вот пехоты мало. И семиградцев жалко.

– Может, чуму какую на них напустить? – Адмирал Чернявкин с наивной до трепета надеждой обратил взор на Василицкого. – Чтоб тихо перемерли в своих Вавилониях, а? Тайно.

– Да мне, что ли, жалко, Никита Федорович? – откликнулся Василицкий. – Только такую операцию не один день готовят и не один месяц. Кто же знал?

– Проморгали, господа тайные советники. Багдадских послов проморгали, а Россию-матушку просрали, – подвел итог председатель Котомкин, генерала Василицкого он не любил.

Ермолов, до сей поры молча слушавший, почуял, что прения сторон вот-вот готовы перейти в базарный галдеж, и сказал то, что давно решил:

– Вы, товарищ Склокин, обеспечьте переброску сил на Кавказ. Это не пожелание, а мой приказ как Верховного главнокомандующего. И надо одновременно прикрыть границы с дальне– и средневосточных территорий, а если попросят из Семиградья, вы, Малявин, дайте им уж чего сможете для обороны, ну и техники подбросьте. Только я вас прошу – потише. Напрягите сообразительность. И пусть разведка осуществляет дезинформацию.

– Владимир Владимирович, ведь без ножа режете! Ну, пусть, переброску можно и по ночам под видом сбора металлолома для губных гармошек. Да где я солдат столько возьму? Это же всеобщую мобилизацию объявлять надо! На три, почитай, фронта. Будто в Гражданскую войну. Да вот Малявин не даст соврать. Нет солдат! А пойдут на приступ? Миллиард справа и полмиллиарда слева. Чокнутых фанатиков. А у нас?

– Постарайтесь уж как-нибудь за счет технического преимущества, – посоветовал, что мог, Ермолов. И сам знал: слова его – что в лужу.

– Это у нас вчера были преимущества, а сегодня друзья наши заокеанские, кол им в зад и в горло с двух сторон, торгуют в кредит. Под будущие военные трофеи. Так что с техникой и у Халифата, и у его багдадской Гюльчатай все в порядке. И с военными советниками тоже, между прочим, – ровно и нудно, словно диктор по радио о погоде, оповестил маршал Полонезов.

– А ты, Гена, все равно делегатов отправляй, и побыстрей, – велел Ермолов безнадежно кивавшему в ответ министру Тропинину. – Только пусть пошумят, а экстренного решения не требуют, известно ведь, какое оно будет, пусть потянут резину. Чтоб сослаться могли на проволочки.

Расходились как с похорон. По одному и гуськом. И скоро с Ермоловым остался только Витя. Ехать домой уже получалось бесполезным, и Ермолов решил заночевать в Кремле. Лишь пожаловался верному своему референту:

– Им-то хорошо. Получили указания и пошли себе. А Василицкий, святой человек, небось еще и выспаться сумеет, с сознанием исполненного долга.

Но Ермолов очень сильно ошибся. Так, как ни разу еще во всей своей многолетней и дальновидной деятельности политика, вынесшей его некогда на самый верх. И это было немудрено, ибо времена наступали военные. А «святой человек» вовсе не пошел себе спать. И кое-кто из тех, кто расходился по одному. И прибыли, каждый своим путем, на секретную генеральскую дачу, по негласному приглашению Василицкого. Там уже поджидали сам хозяин и его правая рука, темных дел мастер, некто Мальвазеев Данила Егорыч.

– Вы присаживайтесь, не робейте. Никто тут не услышит, а и услышит – так только тот, кто нужно, – успокоил вновь прибывших Василицкий.

Все расселись вокруг абсолютно круглого стола, будто рыцари короля Артура, только вот без самого короля, которому присягали на верность. Пыхтел смущенно усатый Полонезов, недоверчиво косился Склокин. Начальник Управления военной разведки Ладогин, тоже армейский генерал, хитро щерил зубы. Видимо, давно был в курсе всего.

Склокин, прямой, как направленный взрыв, первым и выступил с места:

– Если это заговор, то сразу хочу заявить…

– А не надо сразу, – перебил его Василицкий с усмешкой и повторился: – Не надо сразу. Тем более что этот заговор, как вы изволили выразиться, как раз в вашу пользу.

– Это как же? – недоверчиво покосился генеральный штабист Склокин.

– А вы послушайте для начала, а после уж и мы готовы выслушать любое ваше заявление, – закинул удочку Василицкий и, убедившись, что рыбка поймана, принялся излагать: – Володя наш, конечно, всем хорош. И про присягу я помню. Тем более что мы с ним рука об руку, как родные братья, и до сего дня он мог положиться на меня во всем. Но обстоятельства сильнее нас. И давайте зададим себе лишь один вопрос: если завтра война? Если завтра в поход? Сможет ли вести нас Главнокомандующий Ермолов? Ожидаю от каждого его личное мнение. Тебя, Мальвазеев, не спрашиваю. А остальных попрошу по старшинству…