шпионской организации, а также министры несостоявшегося кадетско-белогвардейского правительства, за исключением успевших скрыться за границу, арестованы. Петроградская организация Национального центра была выкорчевана с корнем.

Московская организация партии «народной свободы», несмотря на то, что многие ее члены летом и осенью 1918 г. бежали за границу и в оккупированные белогвардейцами районы страны, продолжала оставаться сравнительно многочисленной. В конце ноября 1918 г. в столице находилось еще 17 членов кадетского ЦК — Н. Н. Щепкин, Н. М. Кишкин, Д. И. Шаховской, бывший член I Думы Д. Д. Протопопов, бывший владелец издательства М. В. Сабашников, профессора А. А. Кизеветтер, М. М. Новиков, Л. А. Велихов, С. А. Котляревский и др.¹¹⁵

Московские кадеты сообщали в Екатеринодар, что имеются «некоторые сношения с провинцией и постоянные с Петербургом», что ЦК часто собирается для обсуждения «всех вопросов дня»¹¹⁶. На заседаниях, проходивших обычно на квартире Протопопова, Щепкин делал подробные доклады о положении дела в Национальном центре¹¹⁷. Через С. А. Котляревского и А. В. Карташева кадеты поддерживали и непосредственную связь со злобным врагом Советской власти — патриархом Тихоном, координируя свои контрреволюционные действия с реакционным духовенством¹¹⁸.

Руководители Национального центра считали, что «недостаточно сломить большевизм», но одновременно необходимо создать условия, обеспечивающие быстрое восстановление прежних порядков в стране. В связи с этим в Москве «энергично велась разработка законодательных проектов по всем отраслям государственного управления»¹¹⁹.

Продовольственный вопрос разрабатывался Салазкиным, церковный — Карташевым, международный — Котляревским, народного образования — Герасимовым, экономическая программа — Червен-Водали (до его отъезда на Юг) и т.д. Представленные проекты затем обсуждались на заседаниях Национального центра. Лишь аграрный вопрос не ставился на обсуждение, поскольку опасались «трений и разлада с Союзом возрождения»¹²⁰.

Плоды своих трудов москвичи переправляли в Екатеринодар. «Присланный вами материал бесконечно полезен, — писал в Москву Астров. — Программа иностранная уже уехала в Париж вместе с С. Д. Сазоновым (бывший министр иностранных дел царского правительства. — Н. Д.). Все остальное должно стать программой правительства, создаваемого на Юге России из недр армии»¹²¹. Интересно отметить, однако, что в августе 1919 г. Щепкин виделся с человеком, вскоре бежавшим из Советской России, и «просил его передать товарищам по партии о сильном изменении в смысле полевения в Москве и вообще в Совдепии», ввиду чего разрабатывавшиеся в свое время в Москве проекты внутригосударственного устройства «уже совершенно устарели»¹²².

Кроме Щепкина, видную роль в московском Национальном центре играли О. П. Герасимов, С. Е. Трубецкой, Н. А. Огородников. В нем сотрудничали также А. А. Волков, К. К. Черносвитов и другие кадеты. Одним из главных конспиративных пунктов была московская школа № 76, директор которой кадет А. Д. Алфёров и его жена были активными помощниками Щепкина¹²³. О Шипове москвичи сообщали в Екатеринодар, что он отошел от их организации «по старости и семейным делам»¹²⁴.

Описывая положение московских кадетов осенью 1918 — зимой 1919 гг., Розенберг говорит о «крайне суровых» условиях их существования, о том, что деятельность большевистских органов безопасности в этот период отличалась „особой строгостью”»¹²⁵. А вот что вспоминал впоследствии член Национального центра, бывший председатель Московской судебной палаты А. Н. Челищев: «Собирались мы в разных местах, старались работать конспиративно, и все удавалось без затруднений. Никакой слежки мы не обнаруживали за собой»¹²⁶.

В начале октября Челищеву передали предложение председателя ВЦИК Я. М. Свердлова «встать во главе Красного Креста». На должности членов Главного управления Красного Креста приглашали Алферова и Сабашникова¹²⁷. Но призывы Советской власти к лояльной работе не нашли отклика у московских кадетов. Они продолжали свою подрывную деятельность. В полученном в Екатеринодаре сообщении из советской столицы говорилось: «На 15 декабря в Москве назначается пленарное заседание ЦК. Предметы — все вопросы дня (организация власти временной и постоянной)… условия интервенции»¹²⁸.

Розенберг пишет: «Они уже больше не надеялись на организацию вооруженного восстания, так как большинство групп, объединявших бывших офицеров, было давно распущено»¹²⁹. А в воспоминаниях Челищева читаем прямо противоположное. «Рядовые члены Национального центра, — рассказывает он, — вели пропаганду среди бывших офицеров, вербуя их в Добровольческую армию»¹³⁰. Кадет Огородников умудрился завербовать бывшего офицера Мартынова, находясь в Бутырской тюрьме. При освобождении их из-под ареста в декабре 1918 г. Огородников предложил Мартынову примкнуть к Национальному центру и пообещал жалованье 1200 руб. (вскоре завербованного офицера послали курьером к Деникину)¹³¹.

Как было впоследствии установлено, именно зимой 1918/19 г. Национальный центр вошел в контакт с существовавшей в Москве военной белогвардейской организацией, ранее связанной с Правым центром, так называемым Штабом Добровольческой армии Московского района¹³². В этой организации, возглавлявшейся генералом Н. Н. Стоговым и полковником В. В. Ступиным, насчитывалось 800 кадровых офицеров. Она имела широкую сеть агентов в военных учреждениях Красной Армии, вплоть до генерала Кузнецова — начальника оперативного отдела Главного штаба Красной Армии¹³³.

Основываясь на информации, получаемой от предателей-военспецов, Национальный центр регулярно передавал через курьеров в ставку Деникина шпионские донесения, содержавшие секретные данные о состоянии Красной Армии, сведения о политических настроениях в советском тылу и т.д. Эти донесения, написанные мельчайшим почерком на узких листах бумаги, готовил сам Щепкин, подписывавший их псевдонимом «дядя Кока». В записных книжках Астрова отмечено получение семи шифровок от «дяди Коки» только за период с декабря 1918 по июнь 1919 г.¹³⁴

В архивных фондах сохранились многие шпионские донесения московского отделения Национального центра, содержавшие важнейшие разведывательные данные¹³⁵. Подтверждая получение одного из таких донесений, Астров писал из Екатеринодара в Москву: «Пришло длинное письмо от дяди Коки, замечательно интересное и с чрезвычайно ценными сведениями, которые уже использованы… Наше командование, ознакомившись с сообщенными вами известиями, оценивает их очень благоприятно, они… весьма довольны»¹³⁶.

Чтобы представить себе, какой огромной важности информацию собирал и поставлял белогвардейцам Национальный центр, достаточно ознакомиться с перечнем документов, найденных впоследствии чекистами при аресте Щепкина: записка с изложением стратегического плана действий Красной Армии от Саратова; сводка о составе армий Западного, Восточного, Туркестанского и Южного фронтов на 15 августа 1919 г. с указанием номеров дивизий и мер, принимаемых советским командованием для укрепления Южного фронта (переброска частей с Восточного фронта), а также с описанием плана действий одной из армейских групп на Южном фронте; сведения о численности и дислокации частей 9-й армии Южного фронта (по дивизиям) по состоянию на 20 августа; подробное и весьма точное описание Тульского укрепленного района с указанием количества и мест расположения зенитных батарей, а также сведения о расположении базисных складов на Южном фронте; письмо, содержавшее военно-шпионские данные об отдельных армиях, предположительных стратегических планах советского командования и сообщение об имевшихся в Москве белогвардейских силах. Из донесений московского Национального центра, писала «Правда», Деникин отлично знал, «сколько у нас не только штыков, но и „ртов”, не только на фронте, но на каждом маленьком участке фронта, и как эти „рты” обуты и одеты и какое у них настроение»¹³⁷.

Когда обнаруженные у Щепкина документы направили на заключение члену Реввоенсовета С. И. Гусеву, он был поражен точностью и свежестью содержавшейся в них информации. К примеру, данные о переброске штаба Восточного фронта в Брянск были получены в тот же день, когда решение об