шипением вырывается оттуда воздух, и ей казалось, что это шипит притаившаяся змея.

Наконец Коулмен поднял голову и посмотрел на нее. И она изумилась, заметив, что в глазах у него застыли слезы.

– Патриция, я помню вас еще младенцем. И знали бы вы, как часто рассказывал мне о вас ваш дед! О том, какая вы хорошенькая, какая умная, о лошадках, которых он вам дарил, о драгоценностях… – Он провел рукой по глазам и пристально посмотрел на нее. – Я был вместе с ним на борту самолета, когда он летал к вам в Швейцарию. – Коулмен глядел на нее, не мигая. – И он был очень взволнован тем, что вы сказали ему.

Патриция задрожала. Выходит, ему было известно, что она пожелала деду смерти.

– Мы пролетали над Атлантическим океаном. – Коулмен посмотрел куда-то вдаль, словно воскрешая перед мысленным взором давнишнюю сцену. – Дж. Л. позвал меня. Я прошел в его спальный салон. – Коулмен сглотнул слюну. – Я держал его за руку. Его последние слова были: «Приглядывай за этой больной девочкой так, словно она доводится тебе родной внучкой».

Коулмен медленно покачал головой.

– Полагаю, что я подвел его – и подвел вас. Патриция Медленно поднялась с места. Как в тумане, она подошла к окну.

– Мне никогда не были нужны его деньги. Она произнесла это чуть ли не шепотом.

– Моя дорогая! – Коулмен подошел к ней и обнял ее за плечи. – На вас оказалась возложена величайшая ответственность.

– Мне никогда не хотелось иметь ничего общего с этой компанией… а после того, что я увидела в Ногалесе…

– Патриция, прошу вас. Вы сейчас просто растеряны. Мы не делаем ничего дурного. Мы даем мощный импульс промышленному развитию отсталой страны, а наши акционеры более чем удовлетворены семидесятипроцентным ростом дивидендов. А вы хотя бы туманно догадываетесь, какую сумму это означает для вас лично?

– Меня не интересуют деньги. – Она высвободилась из его объятий. – Просто не хочу, чтобы на моей совести оставался Ногалес.

– Но Ногалес – неотъемлемая часть имущества корпорации.

– Значит, я не хочу входить в эту корпорацию!

В ее голосе слышалось отчаяние, она была на грани нервного срыва.

Он смерил ее долгим взглядом, словно пытаясь переварить то, что она сказала.

Тогда у нас остается только один выход. – Внезапно он перешел на предельно деловой тон. – Сядьте, Патриция, и внимательно меня выслушайте.

Сжавшись в комок на заднем сиденье автомобиля, Патриция обхватила колени руками и высоко подобрала ноги. Ей было наплевать на то, что чудовищная грязь Ногалеса, оставшаяся на подошвах, пачкает ей брюки. Почти всю дорогу до фермы она проплакала. Водитель несколько раз встревоженно смотрел на нее в зеркало заднего обзора, а однажды даже спросил. «Не могу ли я вам чем-нибудь помочь, мисс Деннисон?» Но она только покачала головой, смаргивая слезы. Миссис Спербер уверяла ее в том, что она сильный человек, но сама Патриция понимала, насколько ошибочно такое мнение-то, что она только что сделала, свидетельствовало о ее слабости, о ее чудовищной слабости, и она ненавидела эту слабость, ненавидела самое себя.

Но вот опухшими от слез глазами она увидела вдали очертания фермы. Почки на деревьях были готовы вот-вот распуститься. Первая нежная травка покрывала луга, превращая их в изумрудного цвета ковры Патриция видела, как дряхлые лошади жадно лакомятся молодой травой. И у нее вырвался вздох облегчения. Она вернулась домой.

Таксомотор принялся носиться бешеными кругами, высоко подпрыгивая и приземляясь на все четыре лапы, пока машина тормозила на дворе. Как только Патриция вышла наружу, пес бросился к ней, сшиб наземь и принялся лизать ей лицо. Смеясь, она поднялась на ноги и велела ему отправляться в дом. Водитель в это время выгружал багаж.

Она открыла дверь в кухню, крикнула: «Лаура!» – и, пораженная, застыла на месте. Грязная посуда горами вздымалась в раковине, пустые бутылки из-под спиртного и переполненные окурками пепельницы были буквально повсюду – на полках и на столах. На обеденном столе валялся недоеденный сэндвич, над ним роились мухи. «О Господи, – подумала она, – значит, Лаура опять взялась за свое».

Патриции не терпелось обойти всю ферму. Она бросилась наверх переодеться, по дороге схватила с ручки кресла спящую Фебу и осыпала ее мордочку поцелуями. На площадке она остановилась перед «Звездолазом» – теперь ей было известно, что картину написала возлюбленная отца. Она испытала легкий укол ревности – а впрочем, с какой стати? Каждому хочется, чтобы его любили. А тебе, папочка, наверняка пришлось нелегко: мамочка умерла, я осталась всецело во власти Дж. Л. Как жаль, что нам не удалось сойтись поближе! Она грустно улыбнулась, не отрывая взгляда от картины. Но зато здесь ты останешься навсегда, взбираясь вверх и глядя только вперед, никогда не оглядываясь. Ты хочешь повесить эту звезду ради меня.

Она услышала какой-то шум в студии. Дверь распахнулась, и перед ней предстала Лаура – в ночной рубашке и вообще в весьма расхристанном виде.

– Лаура! – Патриция обняла подругу. – Как я рада увидеться с тобой!

– Я по тебе, детка, тоже скучала. От Лауры разило алкоголем.

Патриция слегка отстранилась и укоризненно посмотрела на нее.

– Ты ведь обещала бросить пить!

– Но без тебя мне стало так одиноко! – Лаура тяжело потрясла головой. – О Господи, просто раскалывается. Надо сварить кофе.