если она, конечно, не назовет свое имя.

– Как вы думаете, можно ли побеседовать с кем-нибудь из рабочих, не заходя на территорию фабрики?

Водитель с любопытством посмотрел на нее, немного поразмышлял.

– Никаких проблем… Я приведу к вам Рафаэля… И он все устроит.

– Благодарю вас.

– Но пойти нам придется пешком – не возражаете?

Она кивнула.

Они вышли из машины, и водитель повел Патрицию вдоль стены вокруг фабричного комплекса. Пока они обходили здания, Патриция обратила внимание на жалкое белое строение, зажатое между двумя складами.

– Что это такое?

– Часовня святого Рамона. Истинный праведник. Он… страж… как это у вас называется… совесть?

– Совесть?

– Вот именно… – Он кивнул. – Люди Стоунхэма пытались снести часовню, но машина… то есть бульдозер… перевернулся. И двое рабочих погибли. – Он осенил себя крестным знамением. – Поэтому ее решили оставить в покое.

Когда они обошли территорию фабрики, на другой стороне плато, где обрыв был довольно крут, водитель указал Патриции куда-то вниз.

– А вот это колония Сапата. Здесь живут рабочие.

Патриция окинула взглядом склон холма, превращенный в свалку, но, присмотревшись, поняла, что это вовсе не свалка. Нет – перед ней были поставленные впритирку друг к другу сотни крохотных лачуг. Лабиринт грязных и захламленных тропок соединял лачуги между собой; там, где невозможно было пройти по грязи, валялись старые автомобильные покрышки.

Она помчалась туда, словно притянутая магнитом, оступаясь на выворачивающихся из-под ног камнях. Водитель последовал за нею.

Теперь она смогла рассмотреть лачуги получше. Они были сделаны из кусков картона, набитых на деревянные рамы гвоздями, пропущенными через бутылочные пробки. Крышами служили обломки ящиков или пустые жестянки; чтобы их не сдуло ветром, сверху лежали проржавевшие автомобильные аккумуляторы.

Орущие дети сновали туда и сюда по крутым захламленным улочкам; женщины развешивали белье на натянутой через дорогу проволоке, какие-то люди копались в грязи. Разбивают сад? Патриция не могла себе представить, чтобы на здешней почве могло что-то вырасти. Она прошла мимо девушки, которая пила воду из жестянки, предварительно наполнив ее из большого металлического чана, на котором красовался фирменный знак компании Стоунхэм.

Патриция подошла поближе и прочитала надпись: «Осторожно! Только для промышленного использования. Ни при каких обстоятельствах не используйте чан для других целей. Не допускайте попадания его содержимого на кожу. Ожог может оказаться смертельным».

Патриция пришла в ужас.

– Но почему же он здесь?

– Предоставила фабрика. Так они по дешевке избавляются от использованных чанов.

– Но прочитайте это предупреждение!

– А здесь не умеют читать по-английски.

Патриция надолго замолчала, продолжая свое путешествие. Остановилась перед картонной хижиной, крытой оберточной бумагой. Прямо у входа в хижину старуха поливала жалкий розовый куст, окруженный со всех сторон колючими сучьями, чтобы его ненароком не раздавили. Закрыв на минуту глаза, Патриция представила собственный обширный и ухоженный розарий.

– А вот и староста колонии, – сказал водитель, указывая на группу оживленно беседующих мужчин. – Эй, Рафаэль!

Лысый плечистый темнобородый мужчина кивнул и быстрым шагом пошел в их сторону. Водитель, тыча пальцем в Патрицию, разразился бурной и долгой речью по-испански.

– Ага, – хмыкнул Рафаэль. – Это вам не колония Кеннеди. Чувствуете разницу? – Он на удивление хорошо говорил по-английски, хотя и с сильным акцентом. – Богачи назвали свой поселок в честь американца, а мы свой – в честь Сапаты. – Он указал на надпись, вышитую у него на рубашке: «Свобода народу». – Вы меня понимаете?

– Да, – ответила Патриция. И повторила написанные по-испански слова по-английски.

В густой темной бороде сверкнула белозубая улыбка.

– Свободы-то у нас как раз предостаточно. Но нам нужны вода, электричество, канализация… и малость кирпича, чтобы построить себе дома.

– А почему эти люди живут в таких условиях? – спросила Патриция.

– Хороший вопрос. – Рафаэль вынул из кармана большой красный платок и вытер вспотевший лоб. – Американские компании сманили их сюда с ферм… Пятьдесят пять центов в час – это для мексиканца большие деньги. Но они не сказали, что цены здесь будут такими же, как по ту сторону государственной границы. А там, в Штатах, минимальная оплата составляет пять долларов в час. Так что им здесь едва удается прокормиться, а на жилье денег нет, что же касается строительства собственного дома, то такая мысль может прийти в голову только сумасшедшему. Знаете, сколько люди, работающие ежедневно по две смены, приносят домой в конце недели? Сорок шесть долларов!