— Междугородная? Как там Кузнецк? Телефонистка знает: во что бы то ни стало надо связаться с Кузнецком, получить информацию о делах на домне, ее должны задуть с минуты на минуту.
Телефонистка с горечью сообщает, что в Кузнецке никто не отвечает, словно все вымерли.
Слышно, как тикают часы. Четыре. Четыре пять. Четыре десять. Типография пустеет. Все газеты уже сдали свои полосы. В комнату входит начальник ночной смены типографии.
— Будем еще ждать?
— Подождем…
Он понимающе кивает головой.
Снова тишина и… резкий звонок. Беру трубку.
— Соединяю вас с домной. Раздельные слова директора:
— В три часа пятьдесят восемь минут задули домну. Уже сообщил наркому. Чугун ожидаем к вечеру.
Комната заполнилась народом. Здесь все: метранпажи, наборщики, тискальщики, корректоры. Я едва успеваю сказать: три часа пятьдесят восемь минут — и комната опустела. Все бросились на свои места.
Телефонный звонок. Снимаю трубку. И сразу же слышу голос Серго:
— Новости из Кузнецка знаете?
— Задули! В три часа пятьдесят восемь минут.
— В газете будет? — Будет.
— Хорошо! Спокойной ночи!'
'В этом году газета 'За индустриализацию' крепко взяла нас под обстрел за срыв выплавки меди. Настолько крепко, что мне стало невмоготу. Я обратился к наркому с просьбой защитить от этого обстрела и, как всегда, немедленно получил телеграфный ответ:
'Я нисколько не сомневаюсь, что завод покажет образцы хорошей работы и выполнение плана. Но, к сожалению, я не могу скрыть — да и никакой надобности нет, что год начали плохо, а все ожидали обратного. Нашей газете '3. И.' куда приятнее хвалить ваш завод, как и всех других, за отличную работу, чем ругать за плохую. Надеюсь, скоро вновь поставите завод на ноги и все вопросы корреспондентов будут исчерпаны. Привет всем. Орджоникидзе'.
Еще через несколько дней Серго прислал вторую телеграмму. На этот раз из Мухалатки (Крым).
'Подробно сообщите, чем могу помочь. Ваш Серго'.
'В июне 1936 года нарком приехал в Горький. С раннего утра до позднего вечера обходил он заводские цехи, квартиры рабочих, разговаривал со многими горьковчанами.
Пришел Серго и на Горьковский металлургический завод.
В мартеновском цехе нарком увидел, что металл в мартеновские печи загружается самым примитивным, допотопным способом, требующим огромной затраты физических сил. Страшно рассердился Серго: — Если металл, — заявил он, — добывается таким путем, он нам не нужен.
И тут же приказал остановить производство до введения механизированной завалки. Директора с работы снял…
На заседании Совета при наркоме Орджоникидзе говорил три часа тридцать минут. Огромный, битком набитый зал словно замер. Голос Серго гремел. Слова его были пропитаны огненной страстью, которая не могла не захватить людей даже самых спокойных и холодных:
'На самом деле, если производительность труда не вырастает, если страна не становится богатой, то какой же это социализм? Разве социализм может быть на бедности, на нищете? Никогда! Социализм может только тогда окончательно победить, когда станет полнокровным, богатым, могучим, когда все население живет так, как надо жить гражданам социалистической страны. А стахановцы дают нам такой рост производительности труда… Московская организация, и т. Хрущев, и Ленинградская организация, и т. Жданов, и ЦК Коммунистической партии? Украины, т. Постышев и Косиор проделали большую работу по организации стахановского движения'.
'…Я стал слушать. В трубке что-то гудело, свистело, а потом донесся голос:
— Это товарищ Мазай? Комсомолец, комсомолец? Как у вас идет соревнование?
Слышимость была плохая, и я не сразу понял, что со мной говорит Орджоникидзе. Через минуту посторонние звуки устранили, и на этот раз я хорошо разобрал:
— Говорит Орджоникидзе. Вы Мазай? Комсомолец? Как соревнование, как ваша бригада? Помогает ли вам дирекция? Вы не стесняйтесь, говорите все как есть.
Я рассказал Серго о наших первых успехах, сообщил состав бригады, сказал, что мне помогают хорошо.
Нарком не удовлетворился последним ответом.
— Вы мне о дирекции скажите все как есть. Вы, наверное, стесняетесь говорить, потому что рядом с вами сидит директор. Не обращайте внимания, сталевар должен быть смелым. Говорите все!
В заключение Орджоникидзе попросил звонить ему ежедневно.
Следующую плавку я закончил под утро. Откуда ни возьмись — посыльный. 'Бегом давай в контору'. Удивился: зачем понадобился в такой необычный час?
В кабинете директора дежурный протянул мне трубку. Знакомый голос Серго спросил:
— Почему же ты не позвонил, Макар? Я здесь уже начал беспокоиться.
— Да ведь позднее время… Я думал, вы давно спите, товарищ нарком.
Серго засмеялся:
— Я ждал твоего звонка и потому не ложился спать.
Вскоре я доложил, что сварил по двенадцать тонн стали с квадратного метра.
— Поздравляю, сердечно поздравляю, — отозвался Серго. — Только ты свои секреты не храни. Учи других сталеваров.
В конце ноября на завод пришла телеграмма:
'Комсомолец Макар Мазай дал невиданный до сих пор рекорд. — двадцать дней подряд средний съем стали у него двенадцать с лишним тонн с квадратного метра площади пода мартеновской печи. Этим доказана осуществимость смелых предложений, которые были сделаны в металлургии.
Все это сделано на одном из старых металлургических заводов. Тем более это по силам новым прекрасно механизированным цехам. Отныне разговоры
Крепко жму руку и желаю дальнейших успехов
…Серго пригласил меня к себе в Москву. Он встретил меня посередине комнаты. С минуту держал мою руку в своей, как-то по-родному смотрел на меня. Я почувствовал себя так, как должны, вероятно, себя чувствовать очень близкие люди, встретившиеся после долгой разлуки.
— От соревнования устал?
Я сказал, что, когда хорошо работается, никогда не устаешь, и добавил:
— Была бы помощь завода и ваша.
Серго насторожился:
— Моя помощь? Какая?
Тогда я рассказал о том, что мешает производству, о затруднениях с магнезитом, о плохом состоянии тыла.
Серго внимательно выслушал, сделал какие-то заметки, вызвал к себе некоторых работников главка.
