пожертвовавшим родной дочерью ради собственного благосостояния.

Это произошло во время празднования шестидесятилетия отца. Назывался юбилей «хвегап», на него съехалось множество гостей. Облаченный в свой лучший костюм отец торжественно восседал во главе стола, принимая денежные подношения от родственников, друзей и соседей. Вот тогда-то и появился Константин Ли с долларами в конверте. Вручая подарок юбиляру, он многозначительно посмотрел на Пом и произнес трехстишие, смысл которого раскрылся значительно позднее:

«Ах, как тонко, ах, как мудро», – льстиво запричитал отец, спрятавший конверт подальше от посторонних глаз.

– Позвольте, уважаемый, ответить вам стихами, пришедшими мне в голову. Они не столь совершенны, как те, что были произнесены вами, но, надеюсь, вы оцените смысл, вложенный в них: «Облако, плывущее рядом с солнцем, непременно прольется благодарным дождем».

Благодарный дождь пролился: в виде слез бедняжки Пом. Неоднократно. Взрослые заключили взаимовыгодную сделку, а отдуваться выпало ей, юной девушке, рожденной для счастья, как рождается птица для полета. Птицу посадили в клетку, ощипали, а теперь потрошили заживо.

– Хэх-хо! – приговаривал Председатель, налегая сверху. – Хэх-хо! – Обильные капли его трудового пота падали на разгоряченное лицо зажмурившейся Пом.

«Только бы не циркуль, только бы не циркуль», – молила она Всевышнего, исправно напрягаясь и расслабляясь в такт движениям Председателя.

Девушка не знала, к какому именно богу обращается. Может быть, к целому божественному сонму кви- син? Значит, заодно к владыке сонма Ханыниму. К всемогущим духам Большой Медведицы и Полярной звезды, к обитателям гор и вод, к тигроподобному Хосину, к сороказубому Будде, ко всем сразу и ни к кому в отдельности.

Только бы не циркуль!

Небеса услышали мольбу Пом. Пытка закончилась. Председатель изменился в лице, задергался, заскрежетал зубами, в экстазе закатил зрачки, отчего его глаза превратились в два жутковатых бельма припадочного.

– Ах-хо, – облегченно прорычал он, обрушившись на девушку всей своей потной тушей. Пом тоже застонала: от усталости и отвращения.

Председатель наконец оставил ее в покое и, не потрудившись хоть как-то привести себя в порядок, принялся дозваниваться кому-то на берегу. Связь была плохая, ему пришлось одеться и подняться на палубу. Оставшись одна, Пом посидела немного на полу, потом встала, чувствуя себя разбитой и опустошенной. Ее первым побуждением было принять душ, чтобы смыть с себя запах чужого пота, но вместо этого она приблизилась к шкафу и заглянула на полку со своими вещами. Здесь хранилась крохотная статуэтка Будды, вырезанная из дерева. Стремясь завоевать его расположение, Пом покрыла фигурку золотой краской и повсюду носила ее с собой. Когда девушке никто не мешал, она окуривала своего маленького Будду дымом ароматических свечек. Поверье гласило, что, когда он услышит обращенные к нему мольбы, его правое ухо почернеет. Однако статуэтка упорно не желала меняться. Будда не спешил осчастливить Пом своими дарами или избавить ее от несчастий. А чего еще ожидать от того, кто посвятил жизнь своему собственному спасению?

Выбросив статуэтку в море, Пом постояла возле открытого иллюминатора, ожидая каких-нибудь последствий. Кара за святотатство не последовала. Волны по-прежнему лениво облизывали борта яхты, в голубом небе громоздились безмолвные облачные башни, переругивались чайки, травили анекдоты матросы. Ничего не изменилось. Тогда Пом прихватила со стола циркуль и отправилась в маленькую душевую кабинку. На ее одежде отсутствовали карманы, однако имелось множество складок, среди которых можно было припрятать циркуль. Пом знала, как распорядится им, когда станет совсем невмоготу. Председатель привык спать на правом боку, лицом к стене. Очень удобно. Если поднести металлический стержень к отверстию ушной раковины и резко вогнать его туда, то Председатель даже не успеет проснуться. Достаточно будет как следует ударить по циркулю чем-нибудь тяжелым, например увесистым томом романа «Три царства», столь любимого Председателем.

Поворачиваясь вокруг своей оси под жиденькими струями душа, Пом хихикнула.

– В правом верхнем углу флага, – прощебетала она, – находится знак Кань, символизирующий погружение и проникновение. Я хорошо усвоила твои уроки, мой господин. Очень скоро ты убедишься в этом.

Прошел день, вечер, настала ночь. Под конец она сгустилась до почти непроглядного мрака, словно решила держаться до последнего в противостоянии неизбежному появлению утренней зари. Выведенные из подвала на свежий воздух, Бондарь и Лиззи дышали полной грудью, восполняя недостаток кислорода в крови. В окружающих домах почти не было светящихся окон – близился рассвет, и сон сморил даже самых заядлых полуночников. По пустынной улице не проносились машины, пешеходы словно вымерли. На столбе, под которым стояли Бондарь и американка, горела лампочка, но ее тусклый свет иссякал по пути до земли. Пахло далеким дождем. Корейцы, сопровождающие пленников, не произнесли ни слова. Когда подъехал обшарпанный «Ниссан-патруль», нахохлившийся за рулем Пьо тоже ограничился жестом: садитесь, мол. Все слова были сказаны, повторять их заново не имело смысла.

Один кореец устроился рядом с главарем, второй втиснулся на заднее сиденье рядом с Лиззи. Она как можно ближе пододвинулась к Бондарю, занявшему место у правой дверцы, и пожаловалась:

– Тесно.

– Скоро все закончится, – пообещал капитан. Услышав эти слова, Пьо обернулся через плечо. «Ты абсолютно прав, Женя, – говорил его взгляд. – Скоро все закончится. Для вас – навсегда». Произнесенная им вслух фраза прозвучала совсем по-другому. – Надеюсь на ваше благоразумие, – сказал он. – По пути машину могут остановить милиционеры, и тогда у вас может возникнуть искушение…

– Все искушения уже возникли и были отвергнуты, – перебил корейца Бондарь. – Будь у меня такое желание, я бы попытался бежать, как только нас вывели на улицу. Не трать время на лекции, Пьо. Поехали.

Тот недовольно буркнул что-то по-корейски, и его сосед принялся протирать тряпкой запотевшее ветровое стекло. Не дожидаясь, пока работа будет завершена, Пьо тронулся с места.

Попетляв по ночным улицам Владивостока, «Ниссан» вырвался на загородное шоссе и полетел вперед, изредка обгоняя грузовики. За окнами мелькали черные деревья и сопки, очертания которых проступали на фоне постепенно сереющего неба. Через некоторое время Пьо включил «дворники», смахивающие со стекла скупые капли дождя. Монотонный ритмичный скрип навевал сон. Понимая, что в пути его не ждет ничего интересного, Бондарь задремал. Капитана разбудила тряска. Небо просветлело, но сохраняло унылый серый цвет. «Ниссан» тяжело скакал по колдобинам проселочной дороги. Бросив взгляд на спидометр, Бондарь определил, что позади осталось сорок пять километров пути, но это ему ни о чем не говорило. Как и покосившийся указатель на поселок Нижняя Бухта, пронесшийся за окном.

– Подъезжаем? – спросил Бондарь, бережно придерживая подпрыгивающую на плече голову Лиззи.

– Да, – коротко обронил Пьо.

Некоторое время джип ехал вдоль железнодорожного полотна, потом взял влево и очутился на еще более узкой и раздолбанной дороге. Она представляла собой колею, на которой не сумели бы разъехаться два автомобиля. Протянувшиеся над колеей ветви деревьев со скрежетом цеплялись за крышу джипа, словно стремясь не пропустить путешественников дальше. Вскоре окна помутнели от брызг никогда не просыхающих луж.

– Где мы? – спросила проснувшаяся Лиззи, тщетно пытаясь сориентироваться на местности.

– В заповедных местах, – ответил Бондарь, когда стало ясно, что корейцы удовлетворять ее любопытство не намерены.

– Что-то вроде национального заповедника, не так ли? Охрана редких животных и растений?

– Сохранение российских дорог в их первозданном виде.

Как бы в подтверждение слов Бондаря, «Ниссан» по самые дверцы нырнул в озерцо бурой воды и,