Пустыня была рядом, за забором, но ее молчание не успокаивало — тревожило, ибо это было молчание могилы, хотя из могил тянет влажным холодком, а пустыня суха, горячечна, остынет к утру, не раньше. Сколько людей нашло свою гибель в Каракумах, сосчитай!

За спиной трещал аппарат, спорили металлическими, экранными голосами, на вышке, у заставы, замаячила фигура часового. Значит, я все-таки не один. Кто это? Сидоров? Мурадов? Не разберу. Ладно, часовой далеко, мне не помеха. Пусть маячит, живая душа. С темнотой он оставит пост.

В кино я не пошел. Сидел, сосал сигаретный мундштук. Накурившись до одури, швырнул пустую коробку в бочку с песком — и спать. Отбой в десять вечера, кино к этому времени кончится, ну а я уже буду в постели, притворюсь спящим. Не хочется ни о чем и ни с кем говорить, случается же так, правда?

Завернувшись в мокрую простыню, я лежал с закрытыми глазами, изнывал от духоты и тревоги, не выдерживая, ворочался, слушал, как воют гиены и посвистывает ветер, крепчая и нанося песочку между рамами, как похрапывают соседи — кто похрапывает, а кто мается вроде меня, встает с койки, мочит в умывальнике простыню, снова ложится, кряхтя и вертясь с боку на бок.

Сна не было и не предвиделось. До сна ли, когда любимая девушка и лучший друг задали мне задачку будь здоров. Вот их письма, в кармане, протяни руку и достанешь до тумбочки, где сложена гимнастерка. Но к чему читать и перечитывать, я их выучил чуть ли не наизусть. Да и движок уже выключен, при лампе — не того. Разве что при луне?

Я поднялся, натянул брюки, гимнастерку, надел, не зашнуровывая, ботинки, вышел из помещения — и окунулся в темноту: пока я собирался, луна юркнула за тучу. На дворе мела песчаная поземка, в меня швырнуло горсть песка, он противно захрустел на зубах. От питомника несло запахи псины, от конюшни — конского пота.

Голубой прожекторный луч пошарил по барханам и лег вдоль границы как бы на весу — на него летели бабочки, мотыльки, мошки, и он будто шевелился, а в середине его, ослепленный и напуганный, замер джейран и стоял, пока луч не погас. На иранской стороне залаяли-заплакали шакалы, у офицерского домика мяукнула кошка и прокукарекал петух — хрипловато, с ленцой, не в урочный час, очень по-русски, как кукарекают петухи на окраинах Звенигорода и в окрестных селах.

За кордоном вспыхнул огонек и погас, и следом выплыла луна — хоть иголки подбирай, как поется в песне. Иголки не иголки, а прочесть письма можно. Подсветив фонариком, я достал письмо Лили, развернул, близко поднес к глазам.

«Дорогой Андрюшенька!

Не вели казнить, вели миловать за то, что не писала месяц, руки не доходили, по выражению нашего школьного завхоза. Я уверена, ты простишь, ты же великодушный. Приветствую тебя, великодушный Андрюшенька, из родного города, где ты не был целый год. Мне сегодня взгрустнулось, когда вспомнила: целый год! И еще два года в разлуке, помереть можно!

Я живу по-прежнему, пока без перемен, сейчас отдыхаю от своих третьеклашек, наслаждаюсь отпуском, недаром же завидуют учителям — каникулы на все лето! Однако ж оно в нынешнем году не радует: дожди и дожди, солнце — нечастый гость. Не покупаешься всласть, не позагораешь. Грибы есть. Белые, подберезовики, подосиновики, лисички, о сыроежках и прочей второсортице я не говорю.

Поздравь: сдала на первый разряд, отныне я восходящая гимнастическая звезда. Как провожу время? Отсыпаюсь, читаю, хожу по грибы, в кино, реже на танцы, ты же мне разрешаешь, горемычный солдатке- сиротинушке? А в общем скучновато, в Звенигороде новостей особых нет. Скука бы заела окончательно, если б среди приезжих не попадались интересные, яркие, необыкновенные. Например, здесь отдыхают физик из Дубны (он ученик Векслера), скрипач Валерий Климов (лауреат международных конкурсов), моряк с атомной подводной лодки, представляешь? Молодые, а уже знаменитые. Ах, как притягивают к себе личности глубокие, талантливые или же смелые, способные на подвиг! А ты, Андрюшенька, скоро подвиг совершишь? Я шучу, шучу, но ты же на границе, где прославиться немудрено. Когда же прогремишь, а?

Как протекает твоя служба, что нового? Есть ли что-нибудь, кроме солдатской лямки, которую ты тянешь изо дня в день? Не скучно тебе? Может, я ошибаюсь, но я — за яркое, взлетное, необыкновенное, героическое, наконец! Повседневность претит. Ну да ты знаком отчасти с моими взглядами.

Заболтала я тебя, видимо, уже пора на службу? Не буду отвлекать. Желаю успехов, здоровья. Пиши. Целую. Лиля (она же Марина Влади, не забыл?).

P. S. Мельком видела на улице твою маму, раскланялись, я к ней не подошла — ни к чему навязываться, она же меня недолюбливает, может, она и права?

Л.».

А вот и второе письмо:

«Андрей, дружище, здорово!

Отправляя прошлое письмо, загадывал: не скоро таперича напишу в Туркменистан — экзамены на носу, намереваюсь проскочить в этом году в институт, зубрю денно и нощно, а вот пришлось-таки взяться за перо. Причина тому одна, и, по моей оценке, веская.

Андрей, позволь объясниться без экивоков, как водится между друзьями. До меня дошло от наших общих знакомых, что Лилька ходит на танцы и в кино с каким-то лейтенантом — морячок, в отпуске, отдыхает у родни. Я и лично зрел его с Лилькой: ничего парень внешностью — рослый, бравый, усики и бачки и т. д. Сперва я не придавал этому значения. Но когда заметил, что Лилька сторонится меня, вроде бы стесняется, я призадумался. Порасспросил подробнее, узнал, что морячок усиленно травит разные истории — как они на атомной подлодке ходили к Северному полюсу и какие у них там были приключения подо льдами — и что Лилька тает от этих геройских повествований. Из сказанного напрашиваются выводы: 1) лейтенант — звонарь, для красного словца и военную тайну разгласит; 2) Лильку пломбиром не корми, но дай романтику, подвиг, геройство (пусть и словесные).

Прости мой шутейный тон (привык), но дело, по-моему, не шутейное. Надо принять неотложные меры. Можно, разумеется, набить морду морячку, однако это антиэстетично и антипедагогично. Объясниться мне с Лилькой? Объяснюсь. Лучше же всего, по-моему, написать тебе письмо Лильке, и, пожалуйста, не скромничай (ты скромняга хоть куда), распиши подробней про свое пограничное житье- бытье. Не может быть, чтоб ты не отличился, не исключены и задержания, так ведь? Каждый же слыхал: пограничная служба — сплошная романтика и подвиги. Короче: против повествований лейтенанта нужно противоядие в виде твоего письма, опиши ей впечатляющие фактики в пределах цензуры, и Лильке некуда будет деться. Упрощаю? Вообще — да, в конкретном, с Лилькой, случае — нет, ты же знаешь ее характер. Как мне кажется, она тебя любит, но эту любовь надобно «взбодрить», реальная действительность дает тому примеры.

Андрей, я ненавижу слухи и сплетни и не берусь судить, насколько далеко зашла вся эта история. Констатирую факт: Лилька встречается с чужим для тебя и меня, да и для себя человеком, и таперича я неспокоен. Потому и черкнул.

Лучший исход: если мои страхи — плод излишней, бесцеремонной бдительности и ты мне скажешь: «Дуралей», а твоя Лилия Петровна влепит твоему другу пощечину за дезинформацию.

Будь-будь! Обнимаю! Твой Федор».

Луна меркла, скрываясь, и совсем скрылась в утробе тучи, посчитав, что я прочел письма. Прочел, правильно. Не хотел, а прочел. Темень снова рассек прожекторный луч, повис над проволочным заграждением, вбирая в себя бабочек и мотыльков, еще ближе и горше шакалий плач, еще отвратней хруст песка на зубах.

По гравию, по гальке зацокали копыта, через ворота к казарме проехал парный наряд, лошади ржали, пограничники вполголоса переговаривались, сейчас они доложат дежурному по заставе, что на границе без происшествий. А твоей девушке в твоему другу, товарищ Рязанцев, подавай нарушения, задержания и подвиги, где я их возьму? И рад бы, да нету в настоящий момент. Что касаемо морячка — что ж, ему есть чем козырнуть: о походе подводной лодки писали в газетах, ордена раздали. Вот так — лейтенант с Северного флота, подводник, краб на фуражке, кортик и всякое прочее. А кто я? Пропыленный, пропотелый солдатик, заурядный, ничем не примечательный, разве что политинформациям и докладам внимаю прилежно, на политзанятиях активен, замполит одобряет.

Федор советует: взбодрить любовь, взбодрить — ну и словечко. Конечно же, в принципе это звучит упрощением — отправить ей письмо, и она одумается, укажет морячку от ворот поворот. Но на Лилю подобное письмо и в самом деле может повлиять, я знаю ее. Да и собеседование с Федором не пройдет