– Мы поставим десять человек на дорогу, вот здесь, – священник ткнул в импровизированную карту, – и они сделают вид, будто тащат пушку. Это отвлечет внимание французов, и они не заметят, как наши залягут с обеих сторон. Конечно, гусарам дан приказ охранять курьера, но вряд ли их командир устоит перед искушением отнять у мятежников орудие. Он пошлет своих гусар, человек сорок, может быть пятьдесят, чтобы перебить повстанцев и захватить пушку. Мы будем ждать в засаде. А как только враги окажутся в овраге, дадим по ним залп и убежим.

«Убежать» в данном случае значило раствориться среди камней и утесов, где конные гусары не могли преследовать партизан. Неожиданный залп, произведенный с близкой дистанции, давал надежду уложить с дюжину врагов и еще больше коней, а заменять обученных кавалерийских лошадей французам было даже труднее, чем солдат. Конечно, такой урон не станет для армии Наполеона страшным ударом, но даже еще один расквашенный нос хоть немного, да приблизит день окончательного изгнания захватчиков из родной Испании.

Не так давно священник взял в плен вражеского генерала, который возвращался обратно во Францию, поскольку на его пост назначили другого командующего. Подумать только, до чего же глупы французы: его сопровождал эскорт всего в сто человек, причем эта колонна еле плелась, будучи отягощена здоровенным обозом с награбленным добром, которое захватчики, разумеется, предпочитали называть боевыми трофеями.

Чтобы добыть важные сведения – а заодно и покарать за все жестокости, – священник приказал опускать генерала в котел с кипятком... причем делать это медленно. Пока генерал обваривался в кипятке, десятерых взятых в плен французских солдат и офицеров оскопили, в качестве возмездия за насилие, чинимое над испанскими женщинами, причем никто не стал разбираться, был ли подобный грех на совести именно этих людей или нет. Этих десятерых священник отпустил, чтобы об их участи стало всем известно.

Обычно партизаны бросали попавших им в плен французов на обочинах дорог с выколотыми глазами, отрезанными языками и переломанными конечностями, но еще живыми, чтобы у них было время подумать о зверствах, которые они творили в Испании. Положить конец мучениям несчастных партизаны предоставляли их товарищам.

Дожидаясь атаки на французское подразделение, священник невольно призадумался о том, какая пропасть разделяла его, прежнего, и того, кем он стал теперь, но почти сразу выбросил эту мысль из головы. Он – пастырь и вынужден защищать свою паству от волков.

Кадис, 1809 год

Когда мы уже находились в Кадисском заливе, в двух днях пути от великого портового города, проплывавший мимо корабль сбросил для нас непотопляемый пакет, который наш капитан выловил из моря. В нем находились газеты и памфлеты, сообщавшие о войне в Испании. Капитан и команда уже знали, что происходит у них на родине (да и мне самому за время путешествия довелось стать свидетелем множества разговоров и дискуссий на эту тему), однако, как выяснилось, ситуация обострялась с каждым днем.

Поскольку Мадрид оказался в руках французов, junta, управлявшая Испанией, находилась теперь в Севилье. Однако армия Наполеона осадила город, и со дня на день ожидалось, что он падет подобно столице. Junta перебазировалась в Кадис, потому что этот город было легче оборонять. Расположенный на длинном узком полуострове, Кадис был уязвим с суши только с одного направления, а подступы с моря контролировал британский флот.

Войска Наполеона яростно и упорно осаждали еще два города: Жерону, располагавшуюся на севере, близ французской границы, и Сарагосу на реке Эбро. Защитники отчаянно оборонялись, но на смену павшим солдатам из-за Пиренеев слали все новых и новых, и лучшая в мире артиллерия методично разрушала оба этих прекрасных города.

– ?Аy de mi! – пробормотал я себе под нос: похоже, я, благополучно выскользнув из одного осиного гнезда, влез в другое.

Испанцы отчаянно сражались с иноземными захватчиками, которые, судя по всему, брали верх. Почти вся страна оказалась в руках французов. Сам Наполеон повел в Испанию огромную армию, чтобы восстановить на троне своего брата Жозефа, после того как испанцы выгнали его с полуострова обратно во Францию.

Лично мне было все равно, кто будет сидеть здесь на троне, хоть сам дьявол. Я ничем не был обязан испанцам, кроме несчастий, и не возражал против французов. Я просто не хотел, чтобы война затронула меня, и опасался разоблачения: ведь я выдавал себя за Карлоса, а тот был, как вам известно, шпионом Наполеона. Вполне может оказаться, что местные власти уже обо всем пронюхали, и тогда на берегу меня встретит палач.

Если верить газетным статьям, выказывать любую, даже самую невинную симпатию захватчикам, скажем, одеваться по французской моде, было сейчас в Испании смертельно опасно. После событий Второго мая, когда французы устроили бойню в Мадриде, испанские патриоты по всей стране принялись расправляться с изменниками и вражескими прихлебателями.

Капитан корабля рассказал мне, что простые граждане Кадиса, после того как городские нотабли отказались действовать, взяли власть в свои руки.

– Именно народ, а не богатеи и знать поднялись на защиту родины. Люди потребовали, чтобы генерал-капитан города, маркиз дель Сокорро, открыто выступил на стороне Фердинанда, а когда тот отказался, велев солдатам разогнать толпу, захватили арсенал, вернулись к дому маркиза с оружием, казнили его как изменника, а покончив с ним, навели пушки на особняки богачей, что тянутся вдоль улицы Калета. Правда, священникам удалось уговорить повстанцев пощадить именитых горожан, но с той поры жители Кадиса стали примером для всех борцов за независимость.

Капитан поведал мне, что простой народ захватил власть по всей стране: в Сарагосе, Севилье, Кордове, Леоне, Картахене, Бадахосе, Гранаде, Ла-Корунье, на Майорке. В Валенсии люди вышли на улицы и столпились перед городской ратушей, требуя, чтобы отцы города присягнули на верность Фердинанду и публично отреклись от узурпатора Жозефа. Однако те решительно отказались, не желая пойти на поводу у простого народа: им казалось, что это хуже, чем подчиниться французам. Но они просчитались: возмущенные таким предательством граждане принялись сотнями убивать всех, кого подозревали в связях с французами.

– В городе Эль-Ферроль, – повествовал капитан, – где расположены крупная военно-морская база и арсенал, дошло до того, что кучка возмущенных женщин захватила в плен губернатора и раздала оружие народу.

Матерь Божия! Бабы с мушкетами! Куда катится мир?

– Junta издала специальный декрет, официально узаконив нападение на французов так называемых «сухопутных пиратов». Так что теперь, – заметил капитан, – было бы правильнее именовать их «сухопутными каперами».

Каперами назывались корабли, принадлежавшие частным лицам, но получившие от своих правительств право вооружиться и во время войны нападать на суда противника, захватывая военную добычу – трофеи, хотя те, кто подвергался их нападениям, никакой разницы между ними и обычными морскими разбойниками не видели. По сути, junta легализовала право нападать на французов и присваивать в качестве трофеев все, что удалось у них отнять, но ведь, с другой стороны, имевшееся у них добро захватчики отнюдь не привезли с собой из Франции, а награбили сами, разоряя испанские города и селения.