наполнен жаркой сыростью, мы исходили потом, а до северных гор или великих морей было так далеко, что о глотке свежего воздуха приходилось только мечтать. Чем дальше, тем реже встречались нам европейцы. Торговцы-метисы и те попадались нечасто. Один раз мы встретили креола, управляющего гасиендой; основным же здешним населением были индейцы из маленьких, забытых богом и людьми деревушек, где жизнь почти не отличалась от той, что вели их предки и три столетия тому назад, когда на побережье Америки высадился Кортес, и еще раньше, когда Сын Божий ступал по берегам Галилеи.

Туземцы тут ходили почти голыми и не говорили по-испански, но, несмотря на все эти очевидные признаки дикости, «дикарями» я их в присутствии Карлоса не называл. Ибо для него они были «исконными жителями страны», которых испанцы завоевали, ограбили и подвергли насилию, вдобавок бесстыдно погубив их древнюю культуру.

Насчет культуры мне судить было трудно, а вот чисто внешне эти лесные жители производили сильное впечатление. Невысокие, но крепко сложенные, они были идеально приспособлены к здешним условиям и тяготам, включая изнуряющую жару, разносящих заразу насекомых и вездесущих хищников, таких как аллигаторы, ягуары и питоны, охотившихся на нас – да и на них тоже – на каждом шагу. И все же я не мог разделить восторгов Карлоса. Тоже мне, достижение – ходить голышом, не иметь лошадей и толкового оружия, да еще и разрисовывать свои тела, вдобавок к татуировкам, пахучей краской из древесной смолы. При всем моем уважении к Карлосу, пахли местные жители чем угодно, только не культурой.

Их систему, если можно так выразиться, уголовного права я тоже находил варварской. Так, например, совершившего убийство здесь просто-напросто отдавали семье убитого, и он либо договаривался с родственниками о выкупе, либо они предавали его смерти. Уличенного в воровстве заставляли вернуть законному владельцу похищенное, после чего отдавали потерпевшему во временное рабство, продолжительность которого зависела от величины нанесенного ущерба. Карлос считал, что здесь воплощается в жизнь принцип «око за око», я же подметил, что даже в этой глуши тяжесть наказания зависит от платежеспособности виновного.

За прелюбодеяние сластолюбца привязывали к шесту и отдавали оскорбленному мужу, который мог на свое усмотрение либо простить соперника, либо сбросить ему на голову с изрядной высоты тяжеленный камень. А вот убить неверную жену мужу не разрешалось, но зато он мог изгнать ее, лишив права на защиту родных и общины, что на практике означало ту же смерть, но только медленную и мучительную.

Мне показалось странным, что в большинстве деревень молодые люди не проживали вместе со своими родителями. Их селили в особом общем доме, где они жили все вместе, пока не вступали в брак. Когда Карлос спросил священника, почему они поступают таким образом, тот осудил эту практику, но никак ее не объяснил.

Моего друга подобное невежество возмутило.

– Священники пытаются обратить индейцев в нашу веру, но отказываются понимать их старых богов. А ведь знай они, что лежит в основе здешних исконных обычаев, возможно, их проповеди оказались бы куда доходчивее.

Короче говоря, все члены экспедиции порядком вымотались. Все наемные работники, за исключением индейцев, страдали от лихорадки и норовили бросить все и вернуться, и один только я безропотно сносил тяготы. Карлоса это удивляло, но не мог же я объяснить ему, что в этих непролазных джунглях мне, по крайней мере, не приходится беспрестанно озираться через плечо, опасаясь альгвазилов.

Кроме того, у меня появилась новая обязанность, избавлявшая от большинства рутинной работы. Поскольку наши солдаты продемонстрировали полную неспособность к охоте в джунглях, Карлос вручил мне мушкет и выдал порох и пули, поручив обеспечивать лагерь дичью.

А дождь все шел и шел, не прекращаясь, не давая нам ни малейшей возможности высушить одежду и сапоги, но зато предоставив временную передышку, несколько проредив тучи изводящих донельзя москитов и прочих кровососов, не оставлявших нас в покое ни днем ни ночью: абсолютно все открытые части тела у участников экспедиции были воспалены, расчесаны и покрыты болячками.

Каждый вечер до наступления темноты я устраивал для Карлоса навес из промасленной парусины, под которым можно было поесть и поспать с относительным удобством, и ученый частенько приглашал меня разделить с ним это убежище, несмотря на неодобрительные косые взгляды инквизитора Балтара и брата Бенито.

Вскоре я понял, что Карлос хочет, чтобы я находился поближе к нему ночью, чтобы поболтать. Я знал больше, чем он догадывался, но держал язык за зубами, вопросов задавал мало и по большей части слушал. В конце концов то, что его тяготило, рано или поздно должно было само прорваться наружу.

Бренди, которое Карлос вечерами усердно потягивал из латунной фляжки под своим навесом, порой развязывало ему язык, и я начинал опасаться, как бы эта болтовня не довела до беды нас обоих. Но деваться было некуда: привалившись спиной к стволу дерева, я под жужжание насекомых слушал его негромкие признания.

Устремив взгляд на звездное небо, он однажды поведал мне нечто такое, что заставило меня призадуматься: а в своем ли этот малый уме.

– Ты ведь знаешь, Хуан, что вокруг Солнца вращаются шесть планет, причем самая удаленная от Земли планета – Сатурн?

Я и понятия об этом не имел, но сделал вид, что знаю.

– Несмотря на ту чушь о небесах, которую несут святоши в церквях, астрономы с телескопами обнаружили во Вселенной неисчислимое количество солнц, солнечных систем и миров вроде нашей Земли. Астрономы с идеальной логикой и ясностью доказывают, что если жизнь процветает на нашей Земле, значит, она должна существовать и на других планетах. Давай я прочитаю тебе кое-что из собрания познавательных книг, опубликованных в Англии за несколько лет до моего рождения, под названием «Encyclopaedia Britannica».

Он прочел с листка бумаги:

– «При вдумчивом размышлении представляется весьма вероятным, что планеты нашей системы, вместе с их спутниками, именуемыми сателлитами или лунами, во многом имеют ту же природу, что и наша Земля, и предназначены для жизни. Ибо они являются плотными темными шарами, способными поддерживать существование животных и растений».

Мой друг был настолько возбужден, что голос его дрожал:

– Хуан, на других планетах тоже есть люди. Послушай, здесь говорится о том, что люди живут даже на Луне! Вот послушай: «На поверхности Луны, поскольку она ближе к нам, чем любое другое из небесных тел, мы обнаруживаем наибольшее сходство с нашей Землей. Благодаря телескопам мы видим существующие там во множестве высокие горы, широкие долины и глубокие пещеры. Это сходство не оставляет сомнения в том, что все планеты и луны в системе замышлены и сотворены как пригодные для проживания живых существ, наделенных способностью знать и восхищаться их благодетельным Творцом».

Карлос уставился на меня, весь светясь от восторга.

– Неужели ты не находишь это невероятным, Хуан? Ученые с телескопами обнаружили, что мы не одни во Вселенной. Церковники не хотят, чтобы мы знали это, вот почему они стали преследовать Галилея после того, как он попросил епископов посмотреть в его телескоп. Епископы вовсе не боялись увидеть Небеса, они боялись, что увидят обитаемые планеты.

Я не стал говорить Карлосу, что его сведения кажутся мне скорее пугающими, чем невероятными. Люди на Луне и Марсе? Бесконечная Вселенная? Да если священник-инквизитор доберется до бумаги, которую прочел Карлос, он вздернет нас обоих на дыбу прямо в джунглях, а потом и зажарит на костре.

– Помнишь, я говорил тебе об энциклопедиях, о том, как ученые многих стран, следуя примеру французов, создают их, компилируя и упорядочивая мудрость веков, чтобы все могли получить доступ к знаниям? Чего я не сказал тебе, так это того, что и сам работаю над двумя испанскими энциклопедиями.

– Над двумя? Одновременно?

– Да. Одну я составляю для короля, а другую – для всего человечества. Версия, которую получит король, подвергнется цензуре инквизиции и своры узколобых придворных прихлебателей, которые считают выгодным для себя держать людей во мраке невежества. Но другая энциклопедия, Хуан, та, которую я