смотреть на меня, как на нее. Когда этого не произошло, я почувствовала облегчение.
— Он был несправедлив к тебе! — вставила Дена.— Он любил тебя гораздо меньше, чем ее…
— Он любил и любит меня, мама, я это знаю. И он это знает. Я не Энджи, и спасибо за это Господу Богу!
— Ты покинула дом после гибели Энджи только из-за того, что чувствовала себя ненужной ему, — выдвинула новое обвинение Дена.
— Я уехала потому, что пришло время уезжать, потому что я выросла и хотела стать самостоятельной. Чтобы избавиться от… этих ссор. Но давайте хоть теперь оставим все обиды и разногласия позади.
— Дене не понравилось, что я прямо с самолета решил заехать на кладбище.— Рекс сделал глоток бренди.— Она совершенно не хочет считаться с моими чувствами.
— А мне не нравится, что ты не считаешься с моими чувствами! Постоянно хнычешь о своей первой жене и погибшей дочери. Это длится слишком долго! А теперь, после пожара на лесопилке, ты пережевываешь все заново. Ты всегда оплакивал Лукрецию, затем оплакивал Энджи, и я старалась понять тебя, старалась проявлять такт, чуткость. Но сколько можно! Я устала, Рекс! — Она часто заморгала и рез ким движением затушил сигарету.
— Вся проблема в том, что ты слишком ревнива.
— Да, ты прав, я ревнива. Меня никогда не ценили, всегда считали лишь бледной тенью Лукреции. Я мирилась с этим, надеясь, что в конце концов ты забудешь ее, но ты не забыл, а я устала притворяться, что мне не причиняет боль каждый твой взгляд на ее портрет, что я не замечаю твое полное безразличие к младшей дочери! Ну конечно, когда рядом была Энджи, для тебя больше никого не существовало!
— Мама, хватит! — У Кэссиди не было больше сил участвовать в этом бесконечном многолетнем споре, особенно теперь, когда Чейз лежит в больничной палате обожженный и искалеченный, а Бриг… О Боже! Неужели он уже умер?
— Кэссиди права, Дена! Успокойся, у нас немало других проблем.
— Действительно? Иногда я об этом забываю! — Кинув осуждающий взгляд на мужа, она резко поднялась со стула, чуть не опрокинув его, и выскочила из кухни.
Рекс выплеснул остатки бренди в раковину и изобразил на лице подобие улыбки.
— Она все преувеличивает, Кэссиди. Она порой сама не ведает, что говорит. Лучше расскажи мне о Чейзе. Что говорят врачи?
Она в двух словах рассказала ему о том, что знала, и предложила навестить Чейза в больнице. Потом предупредила отца, что, возможно, его могут вызвать на допрос в полицию. О Боже, сколько неприятностей обрушилось на их головы! Они еще долго говорили о поджоге, оставляя в стороне гот очевидный факт, что оба пожара очень уж походили один на другой.
— А у них есть предположения, кто был тем, вторым человеком?..
— Нет.
— И Чейз не знает?
— Говорит, что нет.
— Ну, вот, еще одно таинственное дело. — Он потер виски и с тревогой взглянул на дочь. — Говорят, Уилли исчез, это правда?
— К несчастью, да. Исчез куда-то после пожара.
— Черт возьми! — Рекс повертел пустой стакан в руке и задумчиво уставился в окно. — Надеюсь с ним ничего не случилось…
— Уилли стойкий.
— Но, сама знаешь, он крайне простодушен и доверчив… Кажется, приближается гроза.— Он стал рассматривать сгущавшиеся в небе тучи. Неожиданно, почесав затылок, он спросил: — А ты веришь в проклятия, Кэссиди?
— О чем ты?.. Нет.— Странный вопрос, подумала она. Они с отцом никогда не были особенно близки и никогда не вели доверительных бесед. Она напрягла память, но так и не смогла вспомнить подобной ситуации.
— Ну и хорошо, очень хорошо.— Голос отца был тихим и грустным, он все так же задумчиво смотрел в окно.
— А ты веришь, папа? — осторожно спросила Кэссиди.
— Конечно,— сказал он, ни минуты не колеблясь. — И я уверен, что надо мной давно висит проклятие. Я лишь молю Бога, чтобы оно не коснулось тебя, твоего брата или твоей матери. Я знаю, что гибель Энджи и Лукреции не была случайной.
— Что?.. О чем это ты говоришь?— испуганно спросила она.
— Полагаю, Кэссиди, настало время кое-что узнать тебе о моей жизни.
Признание? Именно теперь?.. Тревожный гул стал нарастать в ее ушах. Господи, она не готова к его признаниям!..
— О Бог мой,— прошептал Рекс, будто молясь.— Я просто не знаю, с чего начать, но…— Он так крепко сжал пустой стакан, что пальцы его побелели. — Знаешь ли ты, что в их смерти я виню только себя. Их смерть на моей совести. — Он глубоко вздохнул, пытаясь справиться с охватившим его волнением.
— Ты не убивал их, — произнесла Кэссиди тихо, понимая, что он имел в виду нечто совсем иное.
— Не преднамеренно, нет. Но я погубил их. Это настолько очевидно, как если бы я сам, лично, облил бензином старую мельницу и поднес к ней зажженную спичку.— В глазах его заблестели слезы.
— Папа, успокойся! Ты ни в чем не виноват!
— Виноват, потому что не был верен им. Мужчина всегда должен оставаться верным…
Раздался бой старинных часов в коридоре. Рекс взглянул на свои часы и, казалось, очнулся.
— Боже мой, уже шесть. Может, нам лучше поехать навестить Чейза?
—Подожди,— сказала она,— Что ты имел в виду, говоря, что не был верен? Объясни мне, пожалуйста.
— Да-да, ты права. — Признание давалось ему с трудом, и он закрыл глаза, не решаясь смотреть в лицо дочери. — Я обманывал Лукрецию. У меня были другие женщины. К одной из них я был действительно очень привязан, не так, как к Лукреции, ты понимаешь, но… Но она действительно была мне дорога…
— Ты имеешь в виду маму?— У Кэссиди сжалось сердце.
Его веки дрогнули, он беззвучно шевелил губами, будто творил молитву.
— Нет, — признался он и плотно сжал губы.
— Тогда кого же? — все же решилась задать вопрос Кэссиди.
— Не удивляйся, — прошептал Рекс, наконец поставив пустой стакан на стол.— Но женщина, которая была мне дорога, к которой я уходил, когда чувствовал себя одиноко и тоскливо, была Санни Маккензи.
Глава 14
Небо стало свинцово-серым — густые тучи закрыли солнце, влажная жара была невыносимой. Кэссиди гнала машину, как если бы от этого зависела ее жизнь, будто увеличивавшееся расстояние между ней и ее отцом могло помешать ей поверить в то, что она услышала.
В кабине джипа стояла страшная духота, и лицо Кэссиди покрылось потом. Признание Рекса вызвало в ее душе страшное смятение, сердце бешено колотилось.
Первые капли дождя застучали по ветровому стеклу. Она не позаботилась надеть «дворники» и теперь едва различала дорогу сквозь струящиеся по стеклу потоки воды.
