добывай его сам.
– Прекрасно, – вздохнул Дардалион, – так я и сделаю. Но Экодаса в эту преисподнюю я не пошлю. Я пойду туда сам.
– Кристалл погубит тебя!
– Возможно.
– Ты глупец, Дардалион. Экодас во сто крат сильнее, чем ты, и тебе это известно.
– Да, мне это известно. – Настоятель улыбнулся, но улыбка тут же погасла, и черты его отвердели. – А теперь довольно притворства. Экодас нужен тебе. Без него твои мечты пойдут прахом. Я побывал в будущем, Кеса-хан, и видел больше, чем ты полагаешь. Сейчас все висит на волоске. Один неверный шаг – и твои надежды никогда не осуществятся.
Шаман, внезапно успокоившись, подбавил хвороста в огонь.
– Мы с тобой не так уж отличаемся друг от друга. Ладно, я скажу тебе все, что ты хочешь знать, но уничтожить Зло должен Экодас. Согласен?
– Я приму решение, когда мы закончим разговор.
– По рукам, дренай. – Кеса-хан сделал глубокий вдох. – Задавай свои вопросы.
– Какие опасности таятся там, в подземелье?
– Откуда мне знать? – пожал плечами шаман. – Ты сам говорил: дух не может туда проникнуть.
– Кого ты отправишь с Экодасом?
– Дренайку и ее любовника.
Дардалион подметил блеск в глазах шамана.
– Ты плохо скрываешь свою ненависть, Кеса-хан. Сейчас мы тебе нужны, но потом ты только порадуешься, если мы все умрем. Женщина тебе особо ненавистна. Почему?
– Она мне безразлична.
– Снова ты лжешь. Ладно, Кеса-хан, – поговорим в другой раз.
– Но ты пошлешь Экодаса?
Дардалион, помолчав немного, кивнул.
– Но не по той причине, по которой ты думаешь, – сказал он и вышел. Шаман, подавив гнев, остался сидеть у огня. Что еще известно дренаю? Что он сказал о Собирателе? «Целая паутина возможных будущих, – вспомнил шаман. – Но я рассматривал далеко не все вероятности. Я шел по тропе, ведущей от Кар-Барзака и от ребенка, зачатого здесь. Это девочка – прекрасная девушка, которая станет женой молодого вождя. Их сын будет могуч, а внук еще могущественнее».
Знает ли дренай, кто этот молодой вождь и где его искать? Кеса-хан горько пожалел о том, что силы больше не позволяют ему пройти по туманным тропам. Сердце еще бьется в груди, но слабо, словно умирающая пичуга. Шаман сощурил свои темные глаза. Выбора у него нет – он должен продолжать то, что начал. Пусть дренаи уничтожат кристалл, надиры в нем не нуждаются. Главное в том, чтобы Экодас пошел в ту палату вместе с Мириэль.
Шаман испытал мимолетное сожаление. Она сильная женщина, гордая и отзывчивая.
Как жаль, что она должна умереть.
Ангел перевел взгляд со своих гладких ладоней на лицо молодого священника.
– Ни следа, – сказал он. – Ни единого шрама!
– Я только ускорил заживление, – устало улыбнулся молодой человек, – а заодно убрал небольшую опухоль из твоего легкого.
– Рак? – со страхом прошептал Ангел.
– Да, но его больше нет.
– Но я никакой боли не чувствовал.
– Почувствовал бы, но много позже.
– Выходит, ты спас мне жизнь? Боги, священник, не знаю, что и сказать. Меня зовут Ангел. – И он протянул свою исцеленную руку.
– Экодас, – пожав ее, сказал священник. – Как там дела на стене?
– Держимся. Они больше не станут пытаться влезть на стену и нанесут следующий удар по воротам.
– Ты прав, но это будет только завтра. Отдохни, Ангел. Ты уже не молод, и твое тело устало. Этот мальчик с тобой?
Ангел оглянулся – глухой мальчик стоял позади, закутанный в его зеленый плащ.
– Да. Твой дородный друг – Мерлон, кажется, – посоветовал показать его тебе. Он глух.
– Я очень устал, мои силы не беспредельны.
– Ладно, тогда в другой раз, – сказал, вставая, Ангел.
– Я все-таки его посмотрю.
Ангел поманил мальчика к себе, но тот шарахнулся прочь. Экодас закрыл глаза, и ребенок в глубоком сне повалился на руки Ангелу.
– Что ты с ним сделал?
– Ничего плохого, Ангел. Он будет спать, пока я его не разбужу, вот и все. – Экодас прижал ладони к ушам мальчика и простоял так несколько минут, а после сел напротив гладиатора. – В раннем детстве он захворал, и болезнь перекинулась на уши. Барабанные перепонки перестали передавать колебания в мозг, понимаешь?
– Признаться, нет. А можешь ты его вылечить?
– Уже вылечил. Но ты побудь с ним. Он будет напуган, ведь все звуки для него внове.
Священник ушел, а мальчик зашевелился и открыл глаза.
– Ну как, лучше стало? – спросил Ангел. Мальчик замер с раскрытыми от ужаса глазами. – Ангел усмехнулся и постучал себя по уху. – Теперь ты слышишь.
Мимо прошла женщина, и мальчик, обернувшись, уставился на ее ноги, ступающие по камню. Ангел тронул его за руку, чтобы привлечь внимание, и начал барабанить пальцами по столу. Мальчик соскочил с его колен и убежал.
– Хороша нянька, нечего сказать, – пробормотал Ангел. Одолеваемый усталостью, он отыскал незанятую комнату и улегся на голом полу, положив голову на руку.
Мириэль пробудила его от глубокого сна, и он сел. Она принесла ему чашку слабого бульона и краюху хлеба.
– Как твои руки? – спросила она.
– Зажили. – Он показал ей ладони. – Один из священников, Экодас, вылечил меня. Он просто кудесник.
– Я его только что видела, – кивнула она.
Ангел взял чашку и стал есть. Мириэль сидела рядом, погруженная в свои мысли, и дергала себя за длинную прядь у виска.
– Что с тобой?
– Ничего.
– Ложь тебе не к лицу, Мириэль. Разве мы не друзья?
Она кивнула, не глядя ему в глаза, и тихо проговорила:
– Мне стыдно. Люди гибнут здесь ежечасно, а я еще никогда не была так счастлива. Даже на стене, когда готиры пошли на приступ, я чувствовала себя живой так остро, как никогда прежде. Воздух был небывало свеж и прохладен. А когда я с Сентой… – Она вспыхнула и отвернулась.
– Я знаю. Я тоже бывал влюблен.
– Глупо, казалось бы, но какая-то часть меня хочет, чтобы это никогда не кончалось. Понимаешь, о чем я?
– Все когда-нибудь кончается, – вздохнул он. – Как ни странно, это и делает жизнь столь прекрасной. Я знал однажды мастера, который умел выдувать цветы из стекла – прекраснейшие цветы. Но как-то в таверне он сказал мне, что так и не смог создать ничего, что могло бы сравниться с живой розой. И никогда не сможет. Ибо секрет розы в том, что она должна умереть.
– Я не хочу, чтобы умерло то, чем я живу теперь. Не хочу.
– Мне знакомо это чувство, девочка, – рассмеялся он. – Но какого черта! Тебе нет еще и двадцати. Бери
