– Что он делает в Нанте?
– Кажется, он стал адвокатом. Ах да, постойте! – Маргарита хлопнула себя по лбу. – Он оставил вам письмо. Оно сохранилось, там, в библиотеке…
Она поднялась по лестнице в библиотеку и вернулась, держа в руках небольшой лист бумаги. Я быстро развернула письмо:
– Мне не нужна его помощь, – проговорила я, откладывая письмо.
Конечно, я отлично понимала его. У него своя жизнь, он молод, полон сил, умен и образован. Сейчас он может достичь многого. И он хорошо служил мне, пока был управляющим.
– А Аврора? Что с Авророй? Жанно говорит, что ее забрали какие-то «черные женщины», причем насильно.
– Еще бы не насильно! – разгневанно воскликнула Маргарита. – Где уж ребенку понять, как ему будет лучше!
– Куда вы отдали ее, отвечай поскорее.
Маргарита взглянула на меня исподлобья.
– В монастырь Сен-Марле-Блан, что в Понтиви. Это хорошее место. Заведение для девочек, да еще и бесплатное. Лучше уж Авроре быть в монастыре, чем прозябать здесь и питаться картошкой… А в обители святые сестры заботятся о своих воспитанницах и делают из них отличных монахинь.
– Маргарита, ты, никак, помешалась!
Я смотрела на нее со смесью гнева и удивления.
– Воспитывать из Авроры монахиню?
Я не могла себе этого представить. Аврора, с ее белой кожей и фиалково-синими глазами, создана для того, чтобы вызывать восхищение, а не обрекать себя на затворничество.
– Да я и не думала, что она станет монахиней, – сказала Маргарита. – К тому же сейчас это считается опасным занятием, и монастыри повсюду закрывают революционные власти… Но надо же было как-то содержать Аврору.
– Я завтра же отправлюсь в Понтиви, – сказала я решительно, – и заберу Аврору у этих святых сестер. Боже правый, как там, должно быть, тоскливо! Кроме того, отныне я сама буду содержать своих детей, и мне не понадобится чужая помощь. В Понтиви я куплю одежду для мальчиков. Ведь страшно посмотреть, во что они одеты…
– Я благодарила Бога, что есть хоть такая одежда. После пожара у ребят ничего не осталось. Крестьяне из деревни дали немного холста, и я сшила мальчикам рубашки и штаны.
– А обуви не нашлось? Жанно ходит босиком, а ведь земля здесь сырая.
– Из обуви есть только сабо, но они такие тяжелые, что он не хочет их носить.
Да, подумала я, мне очень повезло, что я встретила отца. У него есть все в этом краю – власть, тысячи верных людей, деньги, связи. Я могу не ломать себе голову над тем, где взять еду и одежду. Но я не могу не сознавать того, как зыбко его положение. Пока что мятежники одерживают победу за победой, и отец в этой борьбе – герой и вождь. Но если удача вернется к Конвенту, он будет только особо опасным контрреволюционером, которого надлежит по закону расстрелять в двадцать четыре часа без всякого суда.
– Мадам, – осторожно шепнула Маргарита, – я так полагаю, теперь мы тут долго не задержимся?
– Нет. Мы отправимся в Шато-Гонтье, там у отца лагерь…
– Ах, да я не о том! Принц ведь поможет вам перебраться из этой чудовищной страны в Англию или Вену?
Я смотрела на нее, не зная, что ответить. Англия? Вена? Но… как же быть тогда с тем человеком, что остался в Париже? Без него мне не хотелось никуда уезжать.
Рене Клавьер находился в тюрьме. Неужели я могу бросить его там? Вот что заставило меня молчать и не отвечать на вопрос Маргариты.
Городок Понтиви, стоящий на реке Блавё, вот уже несколько дней находился в руках шуанов, но вообще-то за последние несколько месяцев власть здесь менялась с молниеносной быстротой. Республиканцы, белые, потом бандиты и снова белые… Жители Понтиви настолько привыкли к, смене флагов над городской ратушей, что легко переходили от обращений «сударь» и «мадам» к «гражданину» и «гражданке», и наоборот.
Хозяин лавки, в которую я зашла, тоже называл меня мадам. Я купила для Жанно и Шарло по куртке, по два костюма, по дюжине рубашек и носовых платков и по две пары башмаков, а также несколько платьев для Авроры. Когда я оплатила всю эту кучу вещей золотыми монетами, лавочник вне себя от восторга называл меня «ваше сиятельство».
Забрать Аврору из обители Сен-Марле-Блан было делом легким. Если бы даже монахини не отпускали ее, она бы, пожалуй, согласилась на побег. Честно говоря, я даже не сразу узнала ее. Она выросла за время моего отсутствия; кроме того, детское очарование исчезло, сменившись подростковой угловатостью и нескладностью. Аврора была худая и неуклюжая, словно стыдящаяся происходящих в ней изменений. Я вспомнила себя в таком же возрасте: одежда тогда сидела на мне как на вешалке, я не знала, как себя вести и куда деть руки. Пройдет года два или три, и Аврора превратится в чудесную девушку, надо только пережить этот переломный период.
Она едва не задушила меня, бросившись мне на шею, и даже расплакалась от радости, не переставая повторять, как ей было плохо в монастыре и как она не любит Маргариту за то, что ее отдали сюда. Девочка
