Таково было это прощание.

Я отправилась к Брике, проверила, нет ли у него жара. Он чувствовал себя совсем неплохо, и приглашенный врач сделал все, чтобы ранение не дало осложнений.

– Я бы охотно поужинал, мадам, – заявил мне Брике, как только я присела у его постели.

– Вообще-то я уже ужинал, но снова проголодался, поэтому хочу поужинать.

– Это кажется мне чрезвычайно разумным, – сказала я с улыбкой, обрадованная, что Брике обрел присущий ему аппетит.

Только на следующий день я смогла окончательно успокоиться из-за отъезда Лескюра. Время текло так размеренно и спокойно, что не располагало к экзальтации чувств. Заведение мэтра Моно, хотя и называлось гостиницей, но на самом деле служило пристанищем роялистов, и обыкновенных путешественников сюда пускали редко. Поэтому в доме всегда было тихо, и ничто не мешало Брике поправляться. Бедренная кость у него не была задета, и мне даже казалось, что мальчик сможет следовать за мной, когда придет время.

Неделя заканчивалась, а отец немного запаздывал. Я ждала его возвращения 2 июня к вечеру, но ожидания были напрасны. Чуть позже пришло известие, что у порта Сен-Назер, окруженного английской эскадрой, произошел бой между англичанами и французами. Может быть, это задержало принца? И не был ли он, не дай Бог, захвачен в этой стычке?

Ночью 4 июня отец возвратился на остров Ре. Причиной его опоздания был сильный шторм в районе Сен-Жиль-де-Ви, заставивший небольшое суденышко задержаться в гавани. Но теперь все было в порядке, и миссия, которую выполнял мой отец, блестяще завершилась.

Спустя сутки мы с отцом, а также сопровождавшие меня Брике и Мьетта были на борту торгового шлюпа «Дриада». Как мне было известно, «Дриада» фактически подчинялась Высшему военному совету королевской католической армии, хотя и поднимала на флагштоке трехцветное полотнище Революции.

Пэмпонский лес шумел так приветливо, словно и вправду был рад встретить меня после столь долгого отсутствия. Вверху, пронизывая густую листву деревьев, весело смеялось солнце, свежий бретонский ветер развевал волосы. Сколько же я здесь не была? И много ли времени прошло с тех пор, когда шестнадцатилетняя Сюзанна верхом на белой Стреле мчалась на свидания с голубоглазым виконтом де Крессэ?

Здесь все было так, как раньше, – шепот листвы, воркование голубей, цветение мелких синих фиалок, запах белых цветов жимолости. На опушках и в кустах прятались куропатки, стрекотали пересмешники, облюбовавшие для себя сырые бретонские леса. И хотя мы были уже далеко от Лорьяна и совсем близко к Сент-Элуа, я все еще чувствовала в воздухе запах морской соли.

Отец что-то рассказывал мне о роялистском восстании в Бордо и Марселе, о санкюлотских беспорядках в Париже, приведших к падению Жиронды и воцарению Робеспьера. Узнала я и о том, что Высший военный совет избрал главнокомандующим фанатичного католика Кателино, но меня сейчас это мало волновало. То ли дело – лес, бретонский воздух, изумрудный цвет свежей травы и пологий холм, за которым скрывается Сент-Элуа. Осталось только выехать из леса и проехать деревню Сент-Уан…

Отец вдруг осадил коня; так же поступили люди из его охраны. Я остановилась, не понимая причину этой задержки.

– Вы чувствуете запах, принц? В воздухе пахнет паленым. У меня зашлось сердце.

– Матерь Божья, отец, только бы не Сент-Элуа! Только бы его не сожгли!

Принц посмотрел на меня очень сурово.

– Успокойтесь. Речь идет вовсе не о Сент-Элуа.

– А о чем же?

– О деревне, которая совсем рядом с нами.

Я непонимающе смотрела на принца.

– Но вы же говорили, что этот край принадлежит Луи XVII, что тут господствуют шуаны.[4]

– Шуаны? Они владеют лесами и появляются ночью. А кроме них тут десятки полуразбитых синих отрядов. Ну-ка, пришпорьте лошадей!

По команде отца все всадники галопом понеслись в ту сторону, где сквозь редкие деревья уже белела дорога. Я видела, что небо на западе окрасилось в опалово-огненный цвет, как при закате. В воздухе носился запах горящего дерева.

Минуту спустя, оказавшись на дороге, я увидела деревню Сент-Уан, объятую пламенем. Раньше деревенские дома располагались полукругом среди необозримых пахотных земель. Вид этих полей кольнул меня в самое сердце. Там, где прежде ветер перекатывал волны колосьев, разрослись сорняки.

Огонь, видимо, легко перебирался с одной соломенной крыши на другую, достигнув, таким образом, церковной колокольни. Обгоревшая, она теперь торчала, как обглоданный костяк. Пламя полыхало в церкви. Рядом толпились несчастные жители деревни, едва успевшие вынести свой жалкий скарб; отчаянно вопили женщины. Ветер нес золу и пепел прямо нам в лицо.

– Кто же это сделал? – спросила я среди общего молчания. Отец ничего не ответил. Лицо его не выражало ни гнева, ни боли. Он выглядел как обычно; пожалуй, был чуть бледнее.

– Эта деревня была на нашей стороне, – сказал он позже.

Мы снова двинулись в путь. Теперь я уже не рвалась так радостно вперед. Что ожидает меня? Может быть, вместо родного гнезда я увижу такое же пепелище? Над этим краем пронеслось столько гроз, что вряд ли что-то могло уцелеть.

– Зачем нужно было сжигать Сент-Уан, отец?

– А зачем было убивать короля, издеваться над королевой, губить Францию и ее законы?

Щека у принца судорожно дернулась.