— Похоже, она чертовски хочет эту модификацию. Возможно, нам удастся заставить ее подписать соглашение о конфиденциальности.

— Ну, тогда я дико извиняюсь, но такого пациента у меня нет. Я был хорошим мальчиком и не связывался с экспериментами на людях без того, чтобы сильные мира сего дали отмашку.

— Даже с заявлением о добровольном согласии?

— Мэнни!

— Ну ладно. Я просто попытался. Похоже, нам светит судебное разбирательство.

— И среди присяжных будет не слишком много пластических хирургов…

— Определенно.

Повесив трубку, Мэнни лениво подумал: а был бы Джерри счастлив в другой стране и в другой профессии? Вероятно, нет.

Он поднял голову и увидел свою помощницу, стоявшую в дверном проеме, словно светоч добродетели.

— Ты нашел какой-нибудь способ не обманывать Тину Бельтран? — вопросила она.

— Я тоже рад тебя видеть, Эльза. Я ее не обманываю.

Эльза принялась загибать пальцы:

— Ни единого способа избежать свидетельства полной правды. Ни единого способа дать отвод присяжным. Ни единого способа основываться на законе, без того чтобы пустить клиента по миру. Продолжать?

— Я что-нибудь придумаю, малышка.

— Не называй меня малышкой! Верно, ты что-нибудь придумаешь. Ты имеешь наглость брать у этой женщины деньги, не давая взамен ничего. Она достойна большего, чем вкладывать свои надежды в одну из твоих галлюцинаций!

Мэнни замер, перестав дышать. Он взглянул на Эльзу, словно видел ее впервые.

— Повтори.

— Я сказала, что она достойна большего, чем вкладывать свои надежды в одну из…

— Эльза, я тебя люблю! — воскликнул он, непристойно осклабившись.

— Я расскажу Феликсу, — предупредила она.

— Валяй! Я заплачу за тебя достойную цену. Как ты думаешь, сколько он запросит?

— Хочешь, чтобы я опять тыкала в тебя пальцем?

Но Мэнни торжествовал:

— Послушай, Эльза, послушай! Если бы у меня появился реальный шанс победить этот «Всемирный», ты бы мне помогла?

— Конечно.

— Невзирая на методы?

Она сложила руки на груди и приподняла бровь:

— Что ты замышляешь?

Дитер Альторен, закусив губу, наблюдал в окно, как зловещий маленький автомобильчик отъезжает через январские сугробы, пока не убедился, что он больше не вернется.

Родители его об этом предупреждали. «Не соглашайся, не поддавайся им, — говорил папенька. — Ты не знаешь, что с тобой случится. Что ты будешь делать, если они испортят тебя?» Но ему так нужны были деньги, и эта работа была его последней надеждой. А врачи — они такие уверенные, внушающие доверие; они сказали, что процент неудач так низок… Он попытался сглотнуть, но в горле было сухо, он ощутил слабость и позволил себе прилечь на кушетку.

Что делать? Рассказать Эду Феримонду о произошедшем — так Дитер тут же потеряет работу, и ни адвокат, ни врачи, вообще никто не станет ему помогать. «Вы же подписали разрешение, — скажут они. — Мы рассказали вам о рисках, и вы согласились их принять. Вот тут написано: «Освобождаются от ответственности…», видите?» Уроды! Ладно-ладно, он не собирается ничего рассказывать Феримонду или кому-нибудь еще. Когда он снова увидится с этим сукиным сыном — не раньше апреля, для подготовки к глупым слушаниям, — то скажет «полную правду и ничего, кроме правды», и можете быть уверены, с этими проклятыми жучками в голове он не сумеет сказать ничего другого. Но он не обязан говорить того, о чем его не спрашивают.

На отборе присяжных Мэнни вел себя точно так, как Эдвард Феримонд и ожидал. Он опросил каждого, знает ли тот что-либо об Акте о пересмотре защиты интеллектуальной собственности, сокращенно АПЗИС: как он был разработан, кто его спонсировал и кто лоббировал. Он упоминал название «Всемирного» так часто, как это было возможно. Феримонд, обладавший грацией, очарованием и высокомерием абиссинского кота, постоянно выражал протесты, лениво уличая Мэнни в попытке склонить заседателей на свою сторону и превращении рядового гражданского дела в политическое судилище. Судья Рэкхем, казалось, устала и от вопросов Мэнни, и от возражений Феримонда: несколько протестов она приняла, но большинство отклонила, когда мнение присяжных об АПЗИС стало потенциальным источником предвзятости.

Но Феримонд, казалось, не нашел ничего предосудительного в нудном повторении одного и того же вопроса к каждому присяжному в отдельности.

— Могу ли я рассчитывать, — вопрошал Мэнни, — что вы будете опираться на свое личное мнение в оценке фактов, а не позволите кому-либо указывать вам, правдив свидетель, лжив или просто сумасшедший.

Естественно, все ответили утвердительно.

На досудебном разбирательстве Феримонд выглядел неподдельно оскорбленным, когда Мэнни отказался оговаривать в качестве особого условия достоверность показаний свидетеля полной правды, чего не делал никогда в жизни.

Вот поднялся Феримонд, всем своим видом показывая, сколько разных нужных и важных дел ему пришлось совершить для данного разбирательства. Он задавал вопросы доктору наук Элеоноре Монкриф, пухлой женщине в синем костюме, подчеркивающем ее достоинства и подходящем к цвету глаз, уточнив ее статус эксперта и позволив выйти на родную ей тему проведения процедуры полной правды.

— Наномеханизмы вносят изменения в связи между частями мозга, относящимися к памяти и воле, — начала доктор Монкриф удивительным контральто. — Механизмы помещаются в физиологический раствор, производят изменения в соответствующих нервных тканях и затем распадаются на микроэлементы, которые выходят из системы. От инъекции до выхода процедура занимает около 48 часов.

— И ка-ак, — Феримонд чуть заметно зевнул, — отражается результат действия этой процедуры на поведении субъекта?

— Основных результатов два. Во-первых, субъект может вспомнить абсолютно всё, случившееся с ним после процедуры. Во-вторых, он теряет способность говорить заведомую ложь.

— Сколько же длятся эти изменения в поведении индивидуума?

— Они постоянны, если не провести обратную процедуру или не произойдет разрушение коры головного мозга из-за возраста либо вследствие болезни.

— В случае Дитера Альторена, — сказал Феримонд, вроде бы слегка заинтересовавшись происходящим, — когда была проведена процедура?

— В прошлом году, 23 июня, — ответила доктор Монкриф.

— Вы лично ее проделали?

— Ну, обычную инъекцию сделал медбрат. Но если не считать этого, то да, лично.

— Известно ли вам о случаях отторжения инъекции наноботов?

— Нет, не известно.

— Итак, доктор, верно ли, что все, сказанное мистером Альтореном, относящееся к любому событию, произошедшему после 23 июня прошлого года, будет правдивым и достоверным?

— Протестую, ваша честь, — обращаясь к судье, Мэнни тем не менее смотрел на присяжных. Он преувеличенно тяжело поднялся с места и продолжил: — Адвокат истца просит свидетеля высказать свое