– Отвечай, когда спрашивают!

– Так и знал, что не поверишь! Лучше бы молчал! Пойду! – Он приподнялся.

– Куда?! – она схватила его за рубаху и швырнула обратно. Затем с размаху села сверху. Богданов охнул.

– Наплел мне с три короба и думаешь бежать?! – сказала она яростно. – Не-е-т, я тебе все скажу! Чтоб знал! Да я… Как подумаю… Я за него Богу молилась! Просила вместе хотя бы денек! А он… Боялся! О друзьях думал, что скажут! Тряпка! Трус! Бабник! Ему словечко стоило сказать! Руку протянуть! Да я бы от счастья умерла!.. Даже не знаю: пристрелить тебя сейчас или погодя?

– Погодя! – поспешил Богданов.

Она глянула подозрительно:

– Это почему?

– Вдруг пригожусь?

– Для чего?

– Ну, там вещи поднести…

– Я тебе дам вещи! – Она размахнулась.

Богданов зажмурился.

– Боишься! – сказала она злорадно. – Ага! Не стану тебя убивать! Казнить буду! Мучить! Чтоб знал, что я испытала!

Маленькая ручка схватила Богданова за ухо и стала больно выворачивать.

– Это тебе за «малявку смешную»! – шипела Аня. – Это… – она взялась за второе ухо, – за осколок, который чуть бы выше. Это… – она схватила его за волосы и несколько раз ткнула головой в подушку, – за княжну – настоящую женщину и красавицу…

Богданову было не столько больно, сколько смешно, но он не подавал виду.

– Что б еще? – задумалась Аня, бросив его волосы. – Может, там открутить? – Она мечтательно глянула в промежность пилота.

– Анечка! – встревожился Богданов. – Там не надо! Я тебя умоляю!

– Ладно! – смилостивилась она и освободила жертву. – В другой раз!

Богданов лежал смирно, как мышка.

– Что молчишь? – спросила она сердито. – Язык проглотил?

– Боюсь, и его открутишь!

– Следовало бы! – Она наклонилась.

Богданов на всякий случай зажмурился. Теплые губы коснулись его губ и замерли. Он помог им раздвинуться и припал к ее устам, как к источнику в жаркий день, – с наслаждением истомленного жаждой. Она отвечала неумело, но жадно. Он обнял ее, прижал к себе, она не воспротивилась. Поцелуй вышел долгим, пока не пресеклось дыхание обоих. Она упала на перину, тяжело дыша.

– Здорово! – сказала чуть погодя. – Теперь понимаю, почему в кино так целуются!

– Еще? – спросил он.

– Погоди!

Она села и стала срывать с себя одежду. На пол полетели сапожки, понева, следом рубаха. Богданов смотрел, не понимая. Сбросив с себя все, она легла на живот и вытянулась.

– Целуй от макушки до пяток – как обещал!

Он глядел нерешительно.

– Чего ждешь? – нахмурилась она. – Разучился?

Богданов наклонился и осторожно коснулся губами русой макушки, затем поцеловал завитки на затылке. Она тихонько вздохнула и обмякла. Богданов прошелся по плечикам, затем – лопаткам, двинулся вниз по спинке, пока не уткнулся в упругие полушария. Отдав им должное, он прочертил губами след от бедер до узких пяточек, надолго задержавшись в подколенках. Тело ее трепетало, Аня дышала порывисто и часто. Усилием воли он сдержал порыв страсти и отпрянул. Она замерла, вытянув руки вдоль тела, затем вдруг соскользнула с кровати и сбросила на пол покрывало. Юркнула под перину и требовательно глянула на него.

– Ну?

– Анечка! – осторожно спросил Богданов. – Может, не надо?

– Мне сходить за пистолетом?

Богданов сбросил сапоги, стащил рубаху с портами и нырнул под перину. Она немедленно прижалась к нему. Он приник к ее губам, она отозвалась с неуемной жадностью. Он еле смог оторваться. Отодвинул, поцеловал маленькую грудь, вторую… В этот миг рассудок покинул его. Он не помнил, как оказался над ней, смирной и желанной. Его руки скользнули ей под плечики, он приподнял и прижал ее к себе – ласково, но сильно, и не отпускал, пока последняя судорога не сотрясла его тело. Упав на перину, Богданов уставился в потолок, не видя его. Она лежала рядом – тихо и неподвижно. Он нашел ее руку, погладил.

– Девчонки говорили: в первый раз больно! – сказала она. – Я ничего не почувствовала!

– Совсем ничего?

– Совсем-совсем!

– Я так старался! – огорчился Богданов.

Она настороженно подняла голову и разглядела смешинки в его глазах.

– Опять? Мало мучила?

– Достаточно! – заверил он.

– То-то! – сказала она. – Еще не так могу!

– Не сомневаюсь!

– Каждый день мучить тебя буду! – пообещала Аня. – Ты у меня поплачешь!

Богданов вздохнул.

– Ладно! – сказала Аня. – Каждый день не буду! По понедельникам!

Богданов вздохнул снова.

– Вредный! – Она схватила зубами его мочку и слегка прикусила. Затем выпустила и поцеловала. Он погладил ее по плечу.

– Как быстро все! – сказала она, ероша его волосы. – Даже понять не успела.

– Я понимаю так, – сказал он, – я прощен?

– Не совсем. Но я над этим подумаю.

Богданов опять вздохнул.

– Чего развздыхался? – спросила она сердито. – Ведь получил, чего хотел? Целовал, гладил?..

– Я боюсь, что ты поспешила. Не в того Богданова влюбилась. Кроме прочего, я выпиваю, курю и ругаюсь матом…

– Ничего! – сказала она. – Перевоспитаем!

– Представляю! – сказал он. – Комсомольское собрание. Повестка дня: персональное дело комсомольца Богданова, погубившего девичью честь штурмана Лисиковой.

Аня хихикнула.

– Слово для выступления предоставляется пострадавшему штурману…

– Я бы выступила! – сказала Аня мечтательно. – Я бы рассказала!

– В подробностях?

– Разумеется! Как обнимал, куда целовал…

– Зачем?

– Чтоб завидовали!

Богданов фыркнул и, не выдержав, захохотал. Она чмокнула его в висок.

– Самое обидное, – сказала со вздохом, – никто не поверит. Скажут: наговариваю!

– Я чистосердечно раскаюсь! Пообещаю, что не повторится!

– Я тебе пообещаю! – пригрозила она. – Ишь чего захотел! Сейчас же повторим!

– Я бы сначала перекусил.

– Проголодался, бедненький! Мне пожалеть? Пирожочек принести?

– Обожаю пирожки! – заверил Богданов.