любит мужа и детей, но вспоминается почему-то та, первая…
Князь глянул на Евпраксию. Она слушала Казимира с суровым лицом. Ноздри ее трепетали. «Убила бы, дай ей волю! – понял Довмонт. – За что? Чем так обидел? Сватовством? Кому Казимир помешал? Кого избрала она? Данилу? Чтоб выйти замуж за сотника, положила сотню кметов?» Данило стоял рядом с княжной, Довмонт окинул его тяжелым взором. Если обвинение подтвердится, сотник кончит дни в порубе или на виселице – как вече решит, Евпраксия наденет клобук монашки. Дорого стоила ее любовь, не задумалась о цене. Это у литовской жены Довмонта не было выбора, у княжны был…
Князь перевел взор на спутников княжны. Кроме Данилы перед князем стояли незнакомый Довмонту кмет, высокий, с красивым, несмотря на шрам от ожога, лицом и чернявый немец в круглой шапочке с перьями. Шапку при появлении князя немец предусмотрительно снял. Чуть далее топталась высокая и крепкая баба, судя по одеже, служанка. Эти-то зачем?
Казимир закончил и сделал шаг в сторону. Довмонт указал на княжну:
– Отвечай!
– Я пришла сюда не отвечать, а обвинять! – возразила Евпраксия.
Брови Довмонта взлетели вверх.
– Кого хочешь обвинить?
– Его! – княжна указала на Казимира. – Убийцу сборского посадника князя Андрея! Предателя, задумавшего передать Сборск немцам!
Собрание загудело. Довмонт поднял руку, устанавливая молчание.
– Это тяжкое обвинение! – сказал тихо, но все услышали. – У тебя есть послухи?
Княжна сделала знак бабе. Та подошла и поклонилась князю.
– Неёла, служанка моя, – пояснила княжна. – Расскажи князю, Неёла!
– После того как князь сбежал из Сборска, – Неёла показала на Казимира, – я прибиралась в ложнице, где он жил. Он все бросил, ничего не взял. В его сумке нашла…
– Что?
– Вот! – Евпраксия показала стеклянный флакон в кожаном чехле. – Это смертное зелье! Мы добавили в питье собаке – издохла. Можем и твоей, князь, дать для поверки. Мой отец умер, как потрапезничал с Казимиром с глазу на глаз. Накануне был крепок и не хворал.
Довмонт глянул на крестника.
– Это не мое! – крикнул Казимир. – Сама подбросила! И бабу свою научила!
– Прямо здесь поклянусь, перед владыкой! – сказала Евпраксия. – Неёла тоже.
– А ты поклянешься? – спросил Довмонт у Казимира.
– Да! – облизал тот губы.
Довмонт нахмурился – дело принимало плохой оборот. Если обе стороны поклянутся, как определить виновного? Кто из двоих солжет перед Богом? Вчерашний язычник или влюбленная княжна? Оба могут. «Почему Казимир сразу поверил, что в посудине яд? – подумал Довмонт. – Почему не попросил поверки? Княжна могла обмануть. В Сборске трудно найти нужный яд, да и в Плескове поискать. На Руси не принято травить князей, здесь их режут – как и в Литве. По ядам немцы мастера…»
– Приведите собаку и сыщите травника! – велел Довмонт.
Ближний кмет рванулся из сеней и скоро явился с псарем. Тот вел на поводке старую суку. Довмонт мысленно одобрил: поняли правильно, доброго пса жаль. Псарь отдал поводок кмету, поставил на пол плошку, налил в нее из фляжки светло-желтой жидкости.
– Мед! – пояснил князю. – Ласка любит! Глазами плохо видит, но чует добре.
Сука и вправду волновалась, тянулась к плошке, натягивая поводок.
Довмонт глянул на княжну. Та вытащила из флакона пробку, плеснула в плошку.
– Отпускай! – велел князь.
Ласка подбежала к плошке и стала жадно лакать. Люди в сенях смотрели на нее с острым любопытством. Сука вылакала плошку до дна, облизала дно и улеглась на пол, примостив голову на лапы. Довмонт глянул на княжну.
– Не торопись, князь! – сказала Евпраксия. – Зелье хитрое.
Протекла минута, другая, пятая… В сени влетел запыхавшийся травник. Долговязый, в длинной рясе с пояском, он с порога поклонился князю. Довмонт сделал знак подойти.
– Что за зелье?
Травник плеснул из флакона в руку, растер жидкость ладонями, понюхал, затем лизнул.
– Добрая трава! – сказал радостно. – Здесь не растет. Издалека привозят. От сердца помогает. Настоять в кипятке и добавить в питье пять капель…
– А ежели больше? – спросил Довмонт. – Плеснуть не считая?
– Сердце заколотится и станет худо. Молодой, может, и отлежится, а вот старому не встать…
– Глядите! – крикнул кто-то, указывая на суку.
Все повернули головы. Ласка лежала на боку, вытянув лапы. Подбежавший псарь потрогал суку, заглянул в пасть.
– Издохла! – объявил громко.
– Твой пес тоже был старым? – спросил Довмонт у княжны. Евпраксия кивнула. Князь глянул на травника: – Что скажешь о посуде?
– Немецкая работа! – сказал травник, вертя в руках флакон. – В Плескове не купишь.
Довмонт глянул на Казимира, тот нервно облизывал губы. Княжна не солгала, понял Довмонт, она имела право на месть. За смерть отца вырезают род врага. Однако Казимир поклянется, и судить придется княжну.
– Ты говорила о предательстве? – спросил Довмонт Евпраксию. – Поведай!
– Казимир убил моего отца, чтоб передать город ордену.
– Лжа! – отчаянно крикнул литвин.
– Он привел в Сборск роту немецких наемников.
– Я нанял их на свои деньги! Чтоб защищать город!
– Здесь стоит капитан наемников, княже! Спроси его!
Чернявый немец с круглой шапочкой в руках вышел вперед и поклонился Довмонту.
– Как зовут? – спросил князь.
– Конрад.
– Кому служишь?
– Кондотьер Богдан! – наемник указал на кмета с красивым лицом. – Я приносить ему присяга после того, как князь Казимир бежать из Сборска.
– Почему Богдану?
– Он брать меня в полон.
– Кому служил до Богдана?
– Ордену.
– Казимир говорит, что ему!
– Солдаты земли Швиц служить тому, кому присягать. До Богдана я присягать ландмейстер ордена Святой Девы Марии.
– Он послал тебя в Сборск?
– Так!
– Что велел?
– Служить князь Казимир и ждать войско ордена.
– Лжа! – закричал Казимир.
– Я присягать! – насупился Конрад и указал рукой. – Этот монах!
– Он еретик, княже! – завопил Казимир. – Как можно верить его клятве?
– Сам еретик! – обиделся Конрад. – Вот! – он вытащил из-за ворота серебряный крест. – Я верить в Господь наш Иисус Христос, я молиться ему. Я креститься не так, как вы, но Бог наш един. В кого верить ты, Казимир? Ты бежать из города и бросить свой солдат. Трус! – Конрад плюнул. – Я лучше сидеть в чистилище, чем служить тебе!
– Владыка! – повернулся Довмонт.