полезное, но ничего пока не придумал.
– Кирки рубят? – спросил я у гнома.
– Рубят, – кивнул тот. – Одна только тупиться уже начала. Не гномья работа, что и говорить… Но для людских кирок – превосходные. Вы ведь вообще в инструменте толку не знаете.
– Конечно, конечно, – кивнул я.
Гном затосковал. Спорить с ним я не хотел, ругаться – тем более. Касым же вообще глядел на него как на диковину, что гнома всегда сильно раздражало.
– А тебе не интересно, что в мире творится? – обратился я к понурому Шмигги.
– Да мне-то что? – спросил устало гном. – У меня еще двадцать три перехода не готовы. Работы лет на сорок. Без выходных и праздников. Вот как все сделаю, тогда и буду узнавать, кто и где правит. А зерно я и сейчас в деревне выменять могу. Без всякой большой политики.
– Почему с этой стороны, а не у казаков за перевалом? – поинтересовался я.
– Они меня карлой называют, – обиженно объяснил гном. – Оскорбительно. Здесь и дорога лучше, и обхождение вежливее. Да и зерно дешевле обходится.
Стало ясно, что гному не терпится оставить нас и бежать в деревню за зерном. Еще бы – есть хочется, двадцать три перехода не готовы. Но я был неумолим:
– Ладно, Шмигги, ты мне главное скажи: почему про паука не признался?
– Про паука? – залебезил гном. – Про какого еще паука?
– Про большого. Чьи следы мы в костре у норы твоей видели.
– Не у норы. У пещер. В норах животные живут…
– Ты от темы не уходи. Тема – пауки.
– Так пауки… – начал было Шмигги и замолчал. – Пауки, они… В общем, нельзя про них разговаривать. Он все равно уйти должен был. Там, где я жил, пищи нет. А уж люди бы с ним разобрались. Один паук – подумаешь…
– Ты паучьи повадки, выходит, хорошо знаешь? – грозно воззрился я на гнома.
– Так ведь в землях нашего клана паучки водились, – объяснил Шмигги. – На юге. С корову размером. Только они больше на муравьев охотились. Те – только с овцу. Гномы им не интересны – мы мелкие, мяса мало и на севере живем, в холоде, среди камней. А в южных степях устроит такой паук засаду и ждет, когда одинокий муравей ему попадется. Ловит его и ест. А если два муравья – никогда не нападет. Потому что один муравей убежать может, и тогда другие муравьи облаву на паука устроят и убьют обязательно. Так и живут. Паук и гномам не страшен, когда те по двое-трое ходят. Потому что он всех за муравьев принимает – и гномов, и людей, и даже овец. Когда мы следы нашли, я побоялся, уйти поспешил, да зря – нас ведь трое было. Но кто знает, что у голодного паука на уме?
– Не сказал почему? – сурово рявкнул я.
– Вы бы подумали, что это я его с собой привел, – насупился Шмигги. – А это не я. Я здесь вообще ни при чем.
Воображаемая картинка, на которой Шмигги ведет за собой Схильта, немного развеселила меня, и я простил гнома. Темный народ, что и говорить…
– Заезжал бы в гости, – предложил я ему на прощание.
– Лет через шестьдесят, может быть, – потупился гном.
– Лет через шестьдесят меня уже здесь не будет, – усмехнулся я. – Ну да ладно. Помни о нашем договоре. Ищи золотую пластинку на велосипед.
– Непременно, – учтиво поклонился Шмигги. Потом, решив, что разговор окончен, круто развернулся и отправился в сторону перевала. Не иначе всучивать доверчивым воинам обломки горного хрусталя по цене алмазов.
Мы медленно покатились под горку, и уже на ходу Касым сказал:
– Никогда не видел гномов. Что это, самый настоящий гном? Они такие все?
– Нет, это гном выдающийся, – улыбнулся я.
Лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Лучше, когда тебя везут, а не когда ты едешь сам. Даже дилижанс со щелями в дверях гораздо удобнее, чем велосипед, если ты едешь далеко и о лошадях заботится кучер.
Недавно мы побывали в стране относительного комфорта, где от Краснодара до Сочи можно было добраться на поезде, в комфортабельном вагоне с горячей водой. Тем не менее я ловил себя на мысли, что мечтаю как о верхе роскоши не об автомобиле представительского класса, не о собственном вертолете, а о карете с плотно пригнанными дверцами, мягкой обивкой и хорошими рессорами. Желательно запряженной четверкой, а не парой лошадей. Окружение сказывается. Поживи я пару лет с гномами, мои понятия о жизненных ценностях, наверное, изменились бы еще кардинальнее.
В Бештаун мы прибыли вечером, под мелким моросящим дождем. Кучер доставил меня в апартаменты, которые мы некогда занимали с Вардом Лакертом, и повез Нахартека на его квартиру. Я зажег свечи в гостиной, налил бокал вина из бутылки, сохранившейся в баре, и подумал, что неплохо было бы развести огонь в камине. Нет, слишком много возни. Сейчас я поленился бы даже повернуть кран газовой горелки. А уж таскать дрова из сарая…
В прежние годы я почти никогда не скучал – всегда находилось какое-нибудь занятие, а если нет, я был рад возможности просто посидеть и подумать. Но сейчас меня одолела тоска. Я прожил в этой стране больше года, но у меня почти не было друзей. Не потому, что здесь жили плохие люди. И не потому, что я был неуживчив. Просто у нас с обитателями Бештауна слишком разные интересы. То, что занимало меня, было абсолютно безразлично им. А их проблемы казались смешными мне.
Наши интересы совпали во время войны. Но сейчас, в мирное время, мы вновь стали далеки друг от друга. Город, его жители и я.
Я выпил бокал вина и налил еще один. Нужно было согреться. Я убеждал себя в этом. Но на самом деле, пожалуй, просто хотелось напиться и забыться. Отвратительно, конечно. Но что поделаешь?
Налив третий бокал, я вспомнил свою Эльфию. Впрочем, свою ли? С этой красивой девушкой у нас сложилось прежде всего сексуальное взаимопонимание. Говорят, что мужчина и женщина могут понять друг друга с полуслова и после нескольких часов, проведенных вместе, относиться друг к другу лучше, чем особи одного пола, знакомые несколько лет. А Эльфия, по большому счету, даже не принадлежала к моему типу женщин. Я любил домашних девочек, а не воительниц, носящихся на коне с саблей. Но по Эльфии я все равно очень скучал. Вспоминал, как мы сидели в гостиной, как примчался посланец от отца Филарета…
Я сидел, пригорюнившись, завернувшись в теплый плащ, когда в дверь легонько постучали. Этот стук насторожил меня больше, чем грохот чьих-то тяжелых кулаков. Так тихо может стучать шпион. Или женщина. Или паучья лапа, которая имитирует стук женщины.
На мгновение я замер, затем бесшумно вынул из ножен меч и подошел к двери. Спрашивать, кто стоит за дверью, когда в стране мир, для мужчины и воина просто неловко. Поэтому я спрятал руку с мечом за спину и открыл дверь.
Плотный ночной туман скрывал даже ближайшие деревья. А на пороге угадывался женский силуэт, окутанный поблескивавшей в лучах огонька свечи туманной аурой. Капюшон низко надвинут на глаза, руки сложены на груди.
– Проходите, – предложил я.
Кто бы это ни был, не держать же незнакомку в дверях? Если она пришла, значит, у нее есть во мне нужда…
Девушка перешагнула через порог, откинула капюшон и, быстро оглядев комнату, заметила обнаженный меч в моей руке.
– Госпожа, – выдохнул я.
– Рада видеть вас, сэр, – холодно кивнула княжна Валия. – Явиться ко мне вам, конечно, не пришло в голову? Приятнее забиться в угол с обнаженным оружием, идя на поводу у своих страхов?
– Я собирался нанести вам визит завтра, – сказал я. – Мои вести не срочные, а сейчас уже поздно.
– Ты не пригласишь меня присесть? – спросила Валия, встряхивая влажными от тумана волосами. – Или будешь продолжать напиваться в одиночестве?
– Садитесь, госпожа, – сказал я, сбрасывая с одного из кресел одежду прямо на пол. – Никак не ожидал вашего визита. Вы одна… Наверное, сейчас опасно ходить по улицам?
