мне. Какое имеет значение, что пару дней назад мы едва не искалечили и не убили друг друга? Сейчас мы делаем общее дело. Никаких обид, никаких претензий. Магистр вообще не может обижаться. Он может лишь сетовать на неправильное поведение людей. И заблуждения других магистров. Все мы не без греха…

Лифт пришел в движение. Ускорение нарастало постепенно. Тело становилось все тяжелее. Но ощущения не напоминали резкий старт на ракете. Даже при взлете на планере из Бамиана мы испытывали большие перегрузки.

Принцип действия орбитального лифта – совсем не тот, что у ракеты. Здесь нет экстремальных ускорений. Капсула лифта поднимается на огромную высоту по мономолекулярному шесту благодаря работе мощного и компактного электродвигателя, снабжаемого энергией с Земли. Достигает определенной точки над поверхностью планеты – в случае сеульского лифта это четыреста километров – и уже на этой высоте «лифт» превращается в обычную ракету. Включаются двигатели, и капсула отправляется по назначению – к точке Лагранжа, к базе на стационарной орбите или к спутнику. Для полетов к другим планетам используют, как правило, экваториальные космодромы. Но в случае с межзвездной экспедицией Фукуро решил не экономить на мелочах… Ему было важно контролировать весь процесс. Не зависеть от прихотей владельцев основных космодромов.

Вокруг магистра Фомы образовалось некоторое пустое пространство. Несмотря на то, что в «салоне» лифта было в общем-то тесно. Ксенофобии подвержены и магистры. А Фома выглядел очень необычно. Я решился и протолкался к нему поближе. Все же мы были с ним знакомы. Даже хорошо знакомы – если учитывать не продолжительность наших встреч, а тот объем информации, который он ухитрился мне передать за каких-то несколько секунд.

– Мы все делаем правильно? – обратился я к старшему, более опытному товарищу.

– Делай что должно, и будь что будет, – отозвался магистр Фома.

Он не говорил в привычном понимании этого слова. Мысли и образы передавались ко мне напрямую. Но может быть, и китайские магистры, стоявшие вокруг, слышали и понимали мысленную речь моего соотечественника.

А сам Фома наверняка читал мысли других. Или улавливал настроение. Ведь он ответил мне фразой тибетца, которую я слышал несколько дней назад. Да и сам тибетец всего лишь процитировал древнего мудреца. Но над этим высказыванием я часто задумывался в последнее время.

– То, что мы делаем, нужно сделать? – спросил я.

– Возможно.

– Но возможно, да, а возможно, и нет?

– У каждой медали две стороны. Выигрывая в одном, проигрываешь в другом. Спасая одних людей, жертвуешь другими. И погубив чью-то жизнь, даешь возможность развиваться другим.

Фома говорил об общеизвестных, вечных истинах… Но применимы ли они в данном случае? Меня очень волновал особый вопрос: не идем ли мы по пути святой инквизиции, пытаясь заставить людей затормозить свое развитие? Удерживая их от встречи с новым, непознанным? Может быть, пришла пора превратиться из объекта наблюдения для цивилизации Сириуса в равноправного партнера? Да только много фактов говорило в пользу того, что о равноправном партнерстве и речи быть не может, Если магистр Фома, готовившийся к своей миссии не один десяток лет, вернулся с альфы Большого Пса обновленным, почти не похожим на человека – вернулся, потому что долг звал его назад, – что можно ожидать от других людей? От экипажа, чье сознание станет общим? От магисиков, которые не имеют внутренних запретов?

– Ты ведь знаешь, кто после этой операции не вернется на Землю? – спросил я Фому. – Предвидишь? Читаешь вероятности?

– Знаю, – коротко и просто ответил тот.

– Я вернусь?

Фома повернул ко мне сияющее лицо. Глаза его искрились.

– Это что-то изменит?

– Нет.

– Тогда зачем ты спрашиваешь? Для тебя это имеет значение? Ты боишься умирать?

– Не знаю. Наверное, нет…

Магистр положил руку мне на плечо.

– Во время полета к Сириусу и там, у далекой звезды, я много думал о смерти. Много узнал. Но это знание я тебе не передал. И не передам.

– Почему?

– Возможно, слишком многим захотелось бы умереть, узнай они то, что знаю я… А кто-то впал бы в уныние и страшился грядущего. Скажу одно – со смертью тела не происходит смерть разума… Но превращение слишком непривычно и удивительно. И жизнь продолжается совсем не так, как видится людям. Совсем не так…

Китайские магистры переминались с ноги на ногу. Места мало, кресла из лифта удалили. Каждый думал о своем. Предсказатели прощупывали вероятности. Телепаты стремились проникнуть мыслью к тем, кто находился в звездолете. Остальные готовились, изучали данные, поступающие по тактическому каналу.

– Ты не можешь предупредить тех, кому грозит реальная опасность? – задал я почти риторический вопрос.

– Нет, конечно. Если спасти одних, изменится ткань реальности, и погибнут другие.

– И несмотря на грядущие жертвы, ты считаешь, что игра стоит свеч?

Немного помедлив, магистр ответил:

– Я почти не человек. Я стал другим. Совсем другим. И не могу судить людей. Советовать им что-то. Меня попросили о помощи – и я помогу. Но решать за кого-то я не буду. Потому что это тот же путь, что и