– Почему?

– В Сухарках убили немецкого унтер-офицера. Они берут заложниц.

– Как краснокожие, – сказал Янек.

– Да. Как краснокожие. – Он встал. – Не опускайся… Будь опрятным. Делай, как учила мама.

– Хорошо.

– Не трать спичек. Держи рядом с очагом, в сухом месте. Без них умрешь от холода.

– Я все сделаю. Папа…

– Да, милый?

– Та битва?

– Ничего нового. Трудно сказать, что там сейчас происходит… Мужайся, Старина Шаттерхенд! До скорого.

– До скорого, папа.

Доктор ушел. И уже не вернулся.

3

В Сухарках уже пять дней квартировала дивизия СС «Дас Рейх», с трудом оправлявшаяся после нескольких недель, проведенных на Сталинградском фронте, откуда ее наконец-то отозвали отеческими заботами фюрера.

Дивизия впервые пошла в бой. Высшее командование с большой неохотой бросило это элитное подразделение в смертельную битву; обычно дивизия действовала в тылу, на оккупированных территориях, где ей поручали специальные деликатные задания, которые порой претило выполнять регулярным частям немецкой армии.

Спустя сутки после вступления дивизии в Сухарки два грузовика СС уже неслись на полной скорости по улицам деревни, утонувшим в серых туманных сумерках. Обнаженные ветви деревьев, колокольни и кровли словно бы слились с небом в бездымной, беззвучной неподвижности.

Они не встретили почти никакого сопротивления: большинство взрослых мужчин ушли в подполье.

Пара душераздирающих воплей, пара выстрелов, звон разбитого стекла и треск выломанных дверей – и вот уже грузовики на большой скорости помчались обратно, увозя два десятка перепуганных молодых женщин в летнюю резиденцию графов Пулацких в трех километрах к югу от Сухарок по дороге в Гродно.

Дивизия «Дас Рейх» уже не раз прибегала на оккупированных территориях к этой военной хитрости, почти всегда приносившей успех. Согласно историческому признанию гауляйтера Коха, который ее придумал, то был изобретательный маневр, соединявший «приятное с полезным» и подтверждавший «высокое, идеалистическое представление» о человеческой природе.[3]

Как только партизаны узнавали о том, что их дочери, сестры, жены и невесты отданы для услад немецким солдатам, они, несмотря на отчаянные усилия командиров, пытавшихся их удержать, выходили из леса и бросались на помощь своим женщинам, на что враг и рассчитывал. Оставалось только спокойно покуривать за пулеметом, дожидаясь, пока люди, обезумевшие от отчаяния, сами ринутся в атаку, появившись именно в той точке линии прицела, где все было готово для их встречи. Этот план повсюду приносил прекрасные результаты, но в отношении поляков, отличавшихся чрезвычайно обостренным чувством мужской чести, он был, если можно так выразиться, безошибочным.

Вилла графов Пулацких была построена в конце XIX века одним французским архитектором и, очевидно, вдохновлена Трианоном…[4] Это был летний дворец – «загородный домик», как говаривали в ту эпоху – с гостиными, театром, фресками и деревянными панелями. Во время боев 1939 года он почти не пострадал, но запустение и расхищение сделали свое дело. Почти все окна были выбиты, и некоторые «пансионерки» пытались вскрыть себе вены осколками стекол; пришлось даже поставить охрану во внутренних помещениях. Там царили холод и сырость, притуплявшие чувства пленниц и делавшие их менее восприимчивыми к испытаниям. Два дня спустя после начала операции «Волк из леса»[5] – под таким обозначением она фигурировала в оперативных шифровках дивизии – семьям удалось подкупить охрану и передать молодым женщинам теплую одежду и одеяла.

Вокруг «загородного домика» простирался французский парк, вплотную примыкавший к лесу. На цементном дне искусственных прудов, откуда торчали ржавые трубы, гнили ветки и палая листва; аллеи окаймляли Купидоны, Венеры и полный набор мраморных статуй образца 1900 года. Солдаты денно и нощно стояли на часах в изысканных беседках, куда гости графов Пулацких некогда приходили флиртовать, мечтать под луной, любоваться фейерверками или рассеянно смотреть спектакли в Зеленом театре, в котором сейчас размещалось пулеметное гнездо.

Эсэсовцы принесли во дворец печь, но угля все время не хватало для обогрева огромных комнат; немного теплее было только в большой бальной зале, богато украшенной золотисто-голубыми панелями, с потолком, покрытым ангелочками и богинями, написанными в манере Тьеполо. [6] Женщины находились здесь, и солдаты приходили сюда их выбирать. За первые двое суток здесь побывало около трехсот солдат.

На рассвете второго дня отряд из двенадцати партизан вышел из леса и двинулся через парк цепью, стреляя на ходу; врагу никакого урона не нанесли, но их обстреляли из пулеметов, они потеряли шесть человек и отступили.

Только после этого случая эсэсовцы, довольные тем, чем операция «Волк из леса» в очередной раз удалась, установили в бальной зале печь и привезли полевую кухню, чтобы кормить «пансионерок» горячей пищей.

Белокурая девушка, которой было не больше шестнадцати, постоянно переходила от одной женщины к другой с сигаретой в зубах и пыталась утешить тех, кто еще не смирился со своей судьбой и не сумел приспособиться к обстоятельствам. У малышки было худое, бледное лицо, усеянное веснушками и довольно красивое, несмотря на толстый слой помады на губах и густо напудренные щеки. Никто никогда не видел ее в Сухарках; она говорила, что солдаты подобрали ее в Вильно; ее родителей убили и, по ее собственным словам, она «ходила с солдатами» уже год. Девушка носила берет и военную шинель, которая была ей велика; черные шерстяные чулки, державшиеся на резинках, поминутно сползали и скатывались на лодыжки; тогда она подтягивала их, не наклоняясь и по-детски подгибая ногу.

Когда у одной женщины началась истерика и она принялась вопить, девушка бросилась к ней, взяла ее за руку и стала умолять:

– Успокойтесь, прошу вас, это не так серьезно, как кажется. Это пустяки. Если вы не будете об этом думать, вам от этого ничего не будет. Плохо становится, когда начинаешь задумываться.

С особой любовью и теплотой она подходила к красивой молодой женщине тридцати с лишним лет с седеющими волосами и большими черными глазами, смотревшими в одну точку, как у сумасшедших, – то была жена сухарковского врача, доктора Твардовского. Девочка часто становилась рядом с ней на колени, брала ее за руку, гладила по волосам и говорила:

– Послушайте, не надо об этом думать. Не станут же они держать нас здесь все время. Скоро они нас выпустят. Все будет хорошо, вот увидите.

Мебели на вилле не было. Женщины спали на соломенных матрасах, брошенных на пол. На стенах осталось висеть несколько фамильных портретов графов Пулацких, разорванных или пробитых шальными пулями: придворные, одетые в синий шелк, вся грудь в орденах, очень важные, в белых париках, и дамы, увешанные драгоценностями или с кудрявыми собачонками на коленях.

Когда белокурую девушку, которую звали Зося, выбирал какой-нибудь солдат, она старательно тушила сигарету, клала ее на подоконник и поднималась с солдатом наверх. А когда возвращалась, брала свою сигарету и снова закуривала. Она делала вид, будто ее больше беспокоит сигарета, чем то, что произошло с ней самой. Она пыталась даже делать вид, будто с ней ничего не произошло, будто на самом деле все это не имело большого значения.

Если же она замечала среди посетителей офицера, то немедленно подбегала к нему и хнычущим, визгливым голоском начинала осыпать его упреками, требуя угля, больше еды, кипятка, сигарет, мыла. Она цеплялась к нему, как репей, и почти всегда добивалась, чего хотела. После этого мгновенно успокаивалась, удовлетворенно улыбалась и сообщала приятную новость подругам.

– С немцами все очень просто. Если хочешь чего-то от них добиться или обратить на себя их внимание, нужно сказать: «Schmutzig, schmutzig» – это значит «грязно». Грязи они не

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату