- Мы - солидная фирма, - едва не обиделся А.М.Бык. - Можно и перечислением. Готов продиктовать вам наши банковские реквизиты. Будете записывать?

- Буду, - сказал Тригорьев и полез в карман за записной книжкой.

Такая вот была интересная беседа.

13

Что, неужели еще разговоры не кончились?

Вот - нет еще. Да и что удивительного? Эпоха разговоров на дворе. Минули времена, когда разговаривали разве что на кухне, да и то далеко не на каждой. Нынче словно бы вся страна превратилась в огромную кухню, потому что говорят везде: на съездах, в Верховных Советах, на заседаниях, совещаниях, митингах, на работе и дома, в очередях, где покупают, и в тех, где сдают, где получают, где меняют, где... Много говорят, громко, со вкусом. И ведь хорошо говорят! И одни - хорошо, и другие, те, что против тоже ладненько. Их бы словами - да кого-нибудь в ухо. Стоит ли после этого удивляться тому, что и в нашей повести - говорят, говорят, говорят, так что ни ушей не хватает - слышать, ни рук - записывать.

И вот еще один разговор. Может, хоть этот будет последним - на время, по крайней мере.

Этот разговор вот так случился. Амелехин Андрей Спартакович, умерший тогда-то и воскрешенный тогда-то (а что, ведь чего доброго появится когда-нибудь в анкете и такой вопрос - если сохранятся до того времени анкеты), вышел из дома, как мы помним, чтобы разыскать профессора и с ним поговорить, предупредить его о милицейском внимании - наверное, в благодарность за оказанную ему, Амелехину, услугу. Тут надо пояснить, что профессором Доля Трепетный называл не кого иного, как Землянина - просто потому, что более уважительного обозначения не знал. Помимо чисто этических, были у Амелехина на этот счет еще и другие соображения, как мы чуть позже если не увидим, то уж услышим обязательно. Вот почему Амелехин тоже явился в кооператив. Пришел он туда несколько позже участкового инспектора, потому что предварительно еще кое-куда зашел, где его помнили, и по старым своим каналам - не по Беломорско- Балтийскому, нет - достал кое-что, дабы не являться к профессору с пустыми руками, что с его точки зрения было бы совершенно неприличным.

А.М.Бык к тому времени успел уже проститься с капитаном Тригорьевым, и когда Амелехин появился в дверях, консультант по встречам как раз здоровался с другим посетителем, появившимся за несколько секунд перед Андреем Спартаковичем.

- А, Лев Израилевич, здравствуйте, шолом. Снова к нам? Но я ведь говорил вам: только людей в сборе. Отдельные части тела не Производим. Я вас понимаю. Лев Израилевич, и сочувствую, но что поделаешь - до запчастей наука еще не дошла, ни для автомобилей, ни даже для людей...

- Нет, я к вам совсем по другому делу. Знаете, у меня идея. Можно сделать прекрасный гешефт, или, как теперь выражаются, бизнес. Колоссальный, уверяю вас. И работы немного.

- И что же вы надумали? - с непроницаемым лицом спросил А.М.Бык.

- Вот слушайте. Давайте сделаем Гитлера. А? А? Чувствуете?

- Бог с вами. Бог с вами, Лев Израилевич...

- Нет, вы послушайте. Мы воскрешаем Гитлера - это раз. И два - за валюту, за хорошие доллары продаем его - вы уже поняли, куда?

- Не в Германию, надеюсь - сейчас, после объединения...

- Ох, ну что вы, как у вас язык повернулся... В Израиль, конечно! Для всенародного суда! Вы помните процесс Эйхмана? Помните, помните, я знаю. Так вот - это мелочь по сравнению с процессом Гитлера, вы понимаете? И я вас уверяю - такой процесс окажет хорошее влияние и на тех, кто сегодня снова - даже и у нас здесь, вы понимаете... Тут ведь двумя годами лагеря не отделаться... И на журнал 'Юный штурмовик' тоже... Поверьте мне, это прекрасная мысль!

- Мысль изумительная, - согласился А.М.Бык. - Но надо ее, конечно, всесторонне проработать. Знаете что? Вот я освобожусь сегодня, зайду вечерком к вам, если вы не против; у меня, знаете, есть такая бутылочка прихвачу с собой... Посидим, посмотрим телевизор, потолкуем и о вашей идее без помех, а то тут, сами видите... Вы ко мне, гражданин?

Эти слова были обращены уже к Амелехину, вот уже несколько минут стоявшему близ стола и прислушивавшемуся к разговору.

- Привет, начальник, - выразил он почтение А.М.Быку. - Профессор действует?

А.М.Бык, прощаясь со Львом Израилевичем, лишь механически кивнул в сторону внутренней двери, к которой Амелехин незамедлительно и направился. Он беспрепятственно отворил дверь - ту самую, из которой только вчера вышел, - и оказался в помещении, громко называвшемся лабораторией, в котором священнодействовал или попросту работал сам Землянин. Мы с вами здесь уже бывали одновременно с капитаном Тригорьевым, так что вновь описывать обстановку не станем. Скажем лишь, что тут куда громче, чем ночью, что-то дышало, что-то пожужживало вокруг, помигивало, пощелкивало и позвякивало, а пахло на этот раз не кислотой, а лавандой - потому что Вадим Робертович после бритья пользовался именно 'Лавандой', а не 'Консулом' или чем-нибудь еще. Сам источник этого запаха сидел за угловым столиком, спиной почти упираясь в теплый цилиндр (Вадим Робертович с детства любил тепло) и, подперев скулы пальцами, о чем-то думал - так сосредоточенно, что на возникновение перед ним Амелехина отозвался не сразу.

Амелехин же никаких особых приветствий или приглашений и не ожидал. Он, не теряя ни мгновения, ногой пододвинул стоявшую неподалеку кухонную табуретку, сел на нее, извлек из бывшей при нем черной пластиковой сумки увесистый сверток, развернул, обнажив старинные часы с нимфой, и поставил их на стол. Часы удивленно пробили десять раз, и лишь на эти мелодичные старинные звуки Землянин поднял, наконец, глаза.

- Что вы хотели? - спросил он, все еще отвлекаясь мыслями. - Принесли данные? Давайте.

И он протянул руку.

- Вот, профессор, принес, - сказал Амелехин и осторожно подвинул часы по столику. - В благодарность. Порядок знаю.

- Простите? - сказал Землянин. - Это почему?

- Затуркался совсем, профессор? - вздохнул Амелехин. - Не срисовал, что ли? Вчера только меня отсюда на волю выпускал. Из этого вот изолятора, - и он указал пальцем на ванну. - Что, уже новый варится? - полюбопытствовал он. - И долго это? Сколько, например, я у вас в ней пролежал?

Вот когда Землянин наконец узнал своего пациента.

- А, это вы, - сказал он. - А я смотрю - как будто знакомое лицо, а кто - сразу не вспомнил. Здравствуйте, Андрей... Андрей...

- Можно без отчества, - сказал Амелехин, помнивший, как в детстве дразнили его Андреем Динамовичем. Это, между прочим, свидетельствует о высоком качестве землянинской работы - то, что даже детские воспоминания сохранились у реставрированного.

- Ну что вы, - сказал Землянин, - неудобно как-то. Хорошо, что вы зашли. Как себя чувствуете? Какие ощущения? Не возникает ли каких-нибудь неудобств - телесных, психических?

- Да нет вроде, - ответил Амелехин, подумав. - Вот только наколка исчезла. Как и не было. Попадешь опять на нары - за фраера примут. Ну ничего, это дело поправимое.

- Вы думаете? - сказал Землянин. - Да, разумеется, это уже чисто внешний, так сказать, не органический признак... Но можно и не восстанавливать, не так ли? Однако что это вы принесли? Прелестные часы... Только зачем?

- В благодарность, я же сказал. Не то себя уважать перестал бы.

- Ну, я просто не знаю, - стал стесняться Землянин. - Неудобно. Да и потом, я бы сказал, даже противозаконно...

- Стоп! - сказал Амелехин и поднял руку. - Насчет закона - все в ажуре, глядь буду. Ах, извините, вырвалось. Ну... - он чуть подумал, - зуб даю, что никаких неприятностей. Их в розыске нет и не было. Часики чистые.

- Но я не могу взять... - сказал Землянин несколько растерянно.

- Обижаете, - не согласился Амелехин. - Я простой человек. Не надо простым человеком брезговать. Мало ли.

- Ну что вы, что вы! - морально засуетился Землянин, которому с детства казалось самым постыдным - если тебя обвинят в пренебрежении простым человеком. Интеллигенция вообще позволяет всем и каждому пренебрегать ею, но сама - ни-ни! Не так она воспитана. - Я нимало не хотел обидеть... Я вас очень