значительную часть времени в размышлениях об «идеальном убийстве». Она лично обо всем позаботится. Она сделает так, что случившееся с Авророй Джонсон никогда больше не повторится.
Разумеется, техник был всего лишь вершиной айсберга. Рэйни как одержимая начала следить за новостями: похищения детей, насилие, ситуация в Ираке. Она дожидалась, пока Куинси уйдет из дома, после чего пробиралась к компьютеру и загружала поисковую систему. «Троих детей уморили голодом», «Дом ужасов», «Изнасилование несовершеннолетней» — кричали заголовки. Количество жутких историй, появляющихся на экране, удивляло ее. Рэйни сидела, иногда часами, и читала, а по ее лицу катились слезы. Сколько боли и страдания! Сколько несправедливости! Мир был жесток, и одна женщина никак не могла изменить ситуацию. Почему столько детей кричат от ужаса, почему их вопли никому не слышны?
Рэйни слышала шорох шин на подъездной дорожке, быстро выключала компьютер и вытирала лицо.
— Я просто проверяла почту, — говорила она мужу, когда он появлялся в коридоре. От Куинси пахло дождем и хвоей. Он кивал ей и шел дальше, в спальню, а она сидела за столом, сложив руки и опустив голову, и думала: долго ли еще она сможет лгать человеку, которого искренне любит?
Рэйни чувствовала, как в ее душе сгущается мрак — живой, дышащий зверь, который отгораживает ее от остального мира, отделяет от собственного мужа. Она продолжала свои жуткие изыскания, но ни разу не призналась в этом Куинси. Он бы не понял. Никто бы не понял.
Облегчение пришло, когда она впервые напилась.
Это было глупо, она знала. Такова была ее судьба — жить одновременно внутри и вне своего тела. Рэйни двигалась, действовала, чувствовала — и в то же время беспристрастно оценивала собственные поступки.
Аврора Джонсон умерла. Каким образом Рэйни — пьющая, лживая, поглощенная саморазрушением — может что-то изменить? В хорошие дни, когда в ее сознании рассеивался туман, когда руки меньше тряслись и мысли немного прояснялись, она понимала, что делает что-то не то. В один из таких дней, когда Куинси, закрывшись в кабинете, писал мемуары, Рэйни позвонила врачу и попросила о встрече.
К своему удивлению, две недели спустя она все-таки пришла на прием, хотя и ухитрилась выспаться накануне и даже съела на завтрак яичницу — так что худшее, возможно, было уже позади и Рэйни начала исцеляться. Такие вещи проходят, ведь правда? Прежде она была сильной — и теперь соберется с духом. В конце концов, она же Рэйни. Ничто ее не сломит.
Она отправилась к врачу — добродушному пожилому человеку, словно сошедшему с экрана телевизора. Он сказал, что у нее нервное расстройство, и выписал рецепт. Рэйни носила рецепт в сумочке две недели, прежде чем купила лекарство. А потом отправилась в туалет и по каким-то необъяснимым причинам пересыпала все таблетки, кроме одной, в пузырек из-под витаминов. На оставшуюся таблетку она смотрела очень долго.
Рэйни, наверное, следовало рассказать врачу о том, сколько пива она выпивает в день. Злоупотребление алкоголем меняло всю картину.
Она приняла таблетку, надеясь безмятежно заснуть. Но когда Рэйни вскочила в три часа ночи, в ее ушах по-прежнему звучал немой крик Авроры Джонсон. Она пошла в душ, так что Куинси не видел, как его жена плакала от разочарования.
Она стала принимать больше таблеток. Стала пить больше пива. Рэйни позволяла своему внутреннему мраку сгущаться, сама тянулась ему навстречу, уступала и подчинялась…
Это продолжалось, пока лучший друг не арестовал ее за вождение в нетрезвом виде. Пока муж не начал настойчиво спрашивать, все ли у нее в порядке. Пока ее маленький подопечный не понял, что Рэйни ему лжет, и не убежал от нее в лес.
Удивительно, сколько вреда может человек причинить самому себе. Сколько можно лгать самой себе. Сколько нанести ран? Как посмела ты получить все, что хотела, — любящего мужа, хорошую работу, уютный дом — и подумать, что этого недостаточно?
Рэйни занималась самоистязанием. А потом все это отступило на задний план, и она стала просто наблюдать за собственным падением.
Это длилось до тех пор, пока она не оказалась в подвале — связанная, с кляпом во рту, с отрезанными волосами, — а у ее ног без сознания лежал семилетний ребенок. Ее внутренний демон должен был бы торжествующе взреветь: «Смотри, мир действительно ужасен, и ты ничего не можешь сделать!»
Но вместо этого, впервые за несколько месяцев, она оставалась спокойной и невозмутимой.
Да, ее тошнило. Голова болела. В левой ноге ощущалось какое-то странное покалывание. Но в общем Рэйни была собранной и решительной. Где-то в темноте, у нее над головой, находился этот человек. Он похитил ее, ударил Дуги.
И Рэйни собиралась с ним за это рассчитаться.
Сидя во мраке, она улыбнулась. Она снова стала прежней Рэйни. И наконец с сожалением поняла, что Куинси был всего лишь тем, кого она любила. Видимо, куда сильнее Рэйни нуждалась в человеке, которого можно было ненавидеть.
— Не трогай меня!
Голос Дуги вывел Рэйни из задумчивости. Она была готова поклясться, что не заснула. Разве что на секунду.
— Ты извращенец, я всем расскажу!
Рэйни выпрямилась. Острая, резкая боль пронзила ее левое бедро, как электрический шок. Она вздрогнула, выпустила мальчика и попыталась вытянуть ноги.
— Как ты себя чувствуешь? Голова болит? — спросила она.
— Где мы? Ничего не вижу. Мне не нравится эта игра.
— Это не игра, Дуги. Кто-то меня похитил. И тот же самый человек похитил тебя.
— Ты врешь, — сердито отозвался Дуги. — Врешь, врешь, врешь! Я все скажу мисс Бойд. Ты пьяница. Я хочу домой!
— Да, Дуги. Я тоже хочу.
Когда вернулось сознание, вернулся и холод. Рэйни инстинктивно потянулась, пытаясь растереть предплечья, и вспомнила, что у нее связаны руки. Жаль, что она ничего не видит. Жаль, что не чувствует пальцев. Ей пришло в голову, что голос Дуги звучит внятно — значит, ему не заткнули рот. Она все еще смела надеяться на лучшее.
— Дуги, у меня на глазах повязка. А у тебя?
— Тоже, — угрюмо отвечал тот.
— А твои руки и ноги? Ты связан?
— Д-да. — Дуги икнул. Он начал понимать, где находится, и вместе с этим пониманием к нему пришел страх.
Рэйни заставила себя говорить спокойно.
— Дуги, ты видел человека, который схватил тебя? Ты знаешь, кто это сделал?
Мальчик помолчал.
— Я видел яркий свет, — наконец сказал он.
— Я тоже. Мне кажется, сначала он использует что-то вроде ослепляющей вспышки, а потом применяет хлороформ. Ты можешь почувствовать себя нехорошо. Если тебя стошнит — ничего страшного. Просто скажи мне, и я помогу тебе спуститься с лестницы.
— Я тебя не люблю, — ответил Дуги.
Рэйни больше не утруждала себя ответами; Дуги твердил это неделю за неделей, с тех самых пор, как она в среду вечером, вместо того чтобы встретиться с ним, поехала в бар. На то, чтобы завоевать доверие мальчика, у нее ушли месяцы. Лишилась же достигнутого она меньше чем за четыре часа. «Вот твоя настоящая жизнь, — не в первый раз подумала Рэйни, — а вот твоя жизнь, когда ты пьяна».
— Дуги, — осторожно сказала она, — я сейчас дотянусь до тебя и попробую развязать тебе руки. Я ничего не вижу, так что не шевелись, пока я не закончу.
Мальчик не ответил, но и не отстранился. Прогресс. Рэйни нагнулась к нему и почувствовала, что он
