Если честно, Шелли не так уж сильно хотелось поехать в Париж. Но она продала бы свою бессмертную душу, чтобы поступить в полицейскую академию в Квонтико. Если бы только Бейкерсвилл располагал такими средствами…

Шелли тяжело вздохнула. У нее нет никакой надежды, и в доме престарелых ей не о чем будет рассказывать.

— Как вы себя чувствуете? — неловко спросила она.

Куинси уже стоял рядом с ней. Высокий, худощавый, элегантный, с серебристыми прядками в темных волосах. От него пахло дождем и хвоей — он словно сошел с рекламного туристического плаката. Хотелось бы ей ничего этого не замечать…

— Видимо, не слишком хорошо, если меня все время об этом спрашивают, — сухо отозвался Куинси.

— Вы заставили нас поволноваться. Я никогда не видела, чтобы человека так скрутило.

— Когда вы приехали?

— Как раз в тот момент, когда вы схватили стул и попытались убить Кинкейда.

— Это был нервный срыв. Я мечтал убить сержанта Кинкейда с того момента, как он решил не выполнять требование похитителя. Потом я чуть не спятил от горя — и тут у меня появился шанс.

— А этот парнишка оказался очень проворным.

— Мак? Славный малый.

— И давно он встречается с вашей дочерью?

— Пару лет.

— Думаете, у них это серьезно?

— Не знаю. Кимберли редко обсуждает со мной свои чувства. — Куинси задумчиво склонил голову. — Но я бы не возражал. Каждый отец думает, что ни один мужчина не достоин его дочери, но в этом случае…

— Похоже, он сумеет с ней совладать, — договорила Шелли.

— Что-то вроде того.

— Она красивая. Вы должны ею гордиться.

— Кимберли красивая, умная и очень упрямая. Я невероятно горд. А как обстоят дела у вас?

— Мне нечем гордиться. Ни мужа, ни детей. — Шелли кивком указала в сторону конференц-зала. — Я занята только тем, что строю этих балбесов. Так что материнских забот мне хватает.

— Отлично сказано.

Шелли пригубила чай. Из-под крышечки вырвался пар, и Куинси вдохнул аромат.

— Ромашка, — определил он.

— Дам пятьдесят баксов, если не разболтаете.

— Ваши помощники против чая с ромашкой?

Шелли нахмурилась:

— Мужчины… вы-то знаете, что это такое.

Куинси улыбнулся. Его лицо просветлело, вокруг глаз обозначились морщинки. У Шелли что-то сжалось в груди, и она почувствовала себя дурой.

— Да уж, — ответил Куинси.

Шелли отвернулась. Она рассматривала оленьи рога, обрубок дерева, пыль, скопившуюся в углах витрины. Черт возьми, это не для нее, такие вещи совсем не для нее. В этом и крылась истинная причина того, что Шелли была одинока: она умела говорить только о делах.

— Я разыскала информацию о Натане Леопольде, — сказала она.

— И?..

— То же, что и остальные. Знаменитый похититель двадцатых годов. Богатый юнец, который возомнил себя преступным гением. Он подговорил своего дружка Ричарда Лойба, такого же богатого и испорченного, похитить и убить четырнадцатилетнего мальчика — «для пробы». Они написали записку с требованием выкупа, но, как и в других случаях, не собирались возвращать пленника живым. Когда полиция нашла труп, Леопольд сам включился в расследование. Впрочем, на то, чтобы обнаружить преступника, ушло не так уж много времени. Начать с того, что гениальный Натан оставил очки рядом с телом убитого. Выяснилось, что в Соединенных Штатах было выпущено только три подобных оправы. Старое доброе время до начала массового производства линз.

— Убийство с целью устрашения, — негромко заметил Куинси. — Значит, у Леопольда был сообщник?

— Да, но вдохновителем и главным действующим лицом был Леопольд, здесь нет никаких сомнений. Все имена, которыми подписывается наш Эн-Эс, объединяет то, что это были печально знаменитые преступники и никто из них изначально не собирался возвращать заложника живым. — В последнюю секунду Шелли сообразила, как жестоки ее слова. — Прошу прощения, — неловко пробормотала она и торопливо отхлебнула чай.

— Не нужно извиняться.

— Просто… это ведь ваша жена. Я даже представить себе не могу, как это тяжело.

— Это всегда непросто.

— Может, вам поехать домой и поспать? Мы управимся.

— Если бы вы поехали домой, шериф…

— Шелли, зовите меня Шелли.

— Если бы вы поехали домой, Шелли, вы бы уснули?

— Наверное, нет.

— Быть здесь — легче. Легче даже рассуждать о том, что за псих похитил мою жену. По крайней мере я хоть чем-то занят. Может быть, если я буду все время заниматься делом, то не сойду с ума от мыслей о том, что мне следовало предпринять раньше. Признаки, которыми я пренебрегал, разговоры, от которых уклонялся, симптомы, которых не замечал… Все то, из-за чего я, возможно, потерял жену.

— Если бы да кабы… — пробормотала Шелли.

— Рэйни пьет, — коротко сказал Куинси. — Хотя за все то время, что я ее знаю, она так и не вступила в общество анонимных алкоголиков. Если ее спрашивали об этом, она обычно отвечала: «Раньше я пила». Это звучало очень искренне, честно, но…

— Она говорила в прошедшем времени.

— Как будто она волшебным образом исцелилась, как будто в ее жизни больше не было проблем. Но…

— Конечно, это было своего рода отрицание очевидного.

— Я ни к чему ее не принуждал. Никогда не расспрашивал. Рэйни всегда обвиняла меня в том, что я пытаюсь ею руководить. Я, конечно, начинал спорить — возможно, с моей стороны это тоже было отрицанием очевидного. Потому что я не мог признать, что один раз она и вправду оступилась, но теперь все в порядке. Человеческая душа — сложная вещь. И привычки — тоже.

Шелли не знала, что сказать. Она сделала еще один глоток.

— Простите, — вдруг произнес Куинси.

— За что? — Шелли в искреннем замешательстве посмотрела на него.

— За то, что я много болтаю. Я не собирался пускаться в разговоры. Мне жаль. Вы… вы очень терпеливый слушатель.

Шелли пожала плечами. Да, это ее судьба — быть терпеливым слушателем.

— Должен сообщить вам, что сержант Кинкейд назначил совещание на девять часов, — сказал Куинси. — Пожалуйста, будьте готовы.

— Что нам обсуждать? — фыркнула Шелли. — Что мои помощники все еще не нашли Дуги Джонса? Что мы по-прежнему не знаем, кто похитил вашу жену? Черт возьми, хотела бы я, чтобы мне было что сказать!

— Вряд ли сержант собирается перечислять то, что не сделано.

— Надеюсь!

— Полагаю, он хочет обсудить то, что может произойти в будущем.

— Что?