Санчес попытался заглянуть за мои частично приподнятые щиты и оказался слишком силен, — или получилось как в тот раз, когда мы пожимали друг другу руки и он единственный из всех практиционеров меня уколол. Мне полностью перемешали мысли второй раз за один день. Рекорд.

Я чувствовала его мощь, но это было как смотреть в спокойную воду. Не всегда видишь под поверхностью скалы, которые вырвут тебе днище и утопят.

Минуту мы были спокойны — в следующую он содрал с меня щиты, как корку с раны. И в эту рану хлынула его сила, но что-то еще ждало этого момента и пошло теперь на хвосте его энергии, как грабитель, дожидавшийся в засаде, когда откроют входную дверь.

Прежде всего я почувствовала вампира, но только вампира — он дышал в затылок Санчесу. Сопротивляться я не стала, думая, что это Витторио. Силу этого вампира я попробовала на вкус, как пробуют вино, держа его во рту, согревая, пока не почувствуешь букет ртом, носом, чувством. И если это он, я хотела, чтобы его запах остался со мной, потому что, быть может, я выслежу его по его собственной силе, если только чуть больше он мне ее даст.

— Что там? — спросил Санчес.

— Враг, — ответила я. Почувствовала, как он тоже пытается толкнуть эту силу. — Не помогай мне.

— Я умею.

— Не надо…

Но я не успела договорить — нас нашла другая сущность. Марми Нуар, Королева Всех Вампиров. Я знала, кто она, и все же не была готова к волне живой тьмы, которая накатила на нас обоих. Она затопила, вымыла тонкую энергию дневной силы Витторио, если та вообще здесь была. Затопила все вообще.

Я осталась стоять коленями на холодном камне, в пещере, освещенной факелами. Санчес стоял на коленях рядом со мной, так и не выпустив мою руку.

— Что это? — спросил он.

Я знала, что наши тела остались в том доме в Вегасе, но про разумы этого нельзя было сказать.

Что-то шевельнулось в тени между факелами. Она была окутана тьмой, и непонятно было, то ли это черный плащ, то ли она соткала себя из тьмы и лишь сверху эта тьма выглядит как одежда. Выступила на свет точеная ножка, сверкнул в лучах факелов мелкий жемчуг, перемежаемый блестящим черным гагатом. Я эти туфельки видела однажды — перед тем, как она чуть не материализовалась в Сент-Луисе.

Ее тело должно было находиться далеко наверху, в комнате, где она скрывается уже больше тысячи лет, но вот она. Это сон? Или она проснулась по-настоящему?

Она ответила сама:

— Мое тело спит, но я уже не скована плотью.

— Кто она? — спросил Санчес.

— Покажем ему, некромантка?

— Нет

— Давай посмотрим, уцелеет ли его рассудок.

— НЕТ! — крикнула я и попыталась вытащить нас, но она распахнула руки, и плащ ее оказался тьмой, которая ширилась дальше и дальше, выше и выше, и наконец перед нами раскинулась полная чернота беззвездной ночи. Меня душил запах жасмина, забивая все иные ощущения.

— Анита, Анита, что с тобой? — Санчес сжимал мне руку.

Я не могла сказать ни слова, ни звука, не могла вздохнуть. Цеплялась за Санчеса, потому что больше не за что было, но царица ночи вливала себя мне в глотку. Когда-то я думала, что она меня так убить хочет, но теперь я слишком ясно видела ее мысли. Она не убить меня хотела, а подчинить, завладеть. Слишком долго лежало ее тело там, наверху, без применения, и его она не могла починить — ей нужно было новое. Нужна была я.

Вдруг в темноте возник свет — яркой раскаленной звездой. Свет пришел, как восход солнца, и она вскрикнула, отшатываясь и исчезая. Я очнулась в гостиной, в руках Санчеса и Эдуарда. И полно было крестов, горящих яркими звездами, у каждого в руках светился крест. А я пыталась вздохнуть. Эдуард перевернул меня, чтобы я могла откашляться на ковер, и из меня вылилось что-то слишком густое для воды, прозрачное. Оно пахло цветами.

Эдуард держал меня, пока меня не перестал трясти кашель, и я была так слаба, что не могла шевельнуться.

— Это был наш убийца? — спросил наконец Хупер. — Наш вампир?

— Это был вампир, — подтвердил Санчес, — но не думаю, что он здесь, в Вегасе.

Я кивнула, соглашаясь. И голос у меня был хриплый:

— К Вегасу она не имеет отношения.

— Эта Тьма хочет сожрать тебя, — сказал Санчес.

— Ага. Я не зря ставлю щиты, Санчес. Больше их не трогай.

— Извини, — сказал он. — Кто она?

Я мотнула головой:

— Кошмар.

— Блин.

— Санчес, докладывай, — велел Хупер.

— Маршал Блейк обладает серьезной силой, сержант. На столько серьезной, если заглянуть за щиты, что эти самые тигры, блин, могли бы ее назвать Энни Оукли[2], если бы у них был такой титул.

— Что ты видел, Санчес? — спросил Хупер.

Он посмотрел на меня, и мы переглянулись понимающе.

— Кошмары, сержант. Она воюет с кошмарами, и они отбиваются.

— Что за бред? Что это значит?

Санчес мотнул головой, вцепился в руку сержанта, который помог ему встать.

— Это значит, что я хочу вылезти на солнце и ощутить его лицом. И что я никогда больше не захочу заставлять Блейк опустить щиты. Кстати, маршал, прошу прощения — я не собирался этого делать.

Я попыталась сесть. Это оказалось возможным, хотя рука Эдуарда, на которую можно было опереться, очень не помешала.

— Я могла бы сказать: «ничего страшного», но это не так. Ты чуть не подставил меня под удар, Санчес. Под серьезный удар.

— Я знаю, — ответил он. Санчес как-то коротко и неуместно рассмеялся. — Я видел то, что напало на тебя, Блейк. Лучше бы не видел. Как ты, блин, ночью спишь?

Эдуард помог мне встать, и я чуть не упала. Под вторую руку меня подхватил Олаф, и я стояла недостаточно уверенно, чтобы высвободить руку. Сейчас я не возражала против его помощи.

— Нормально сплю.

— Ну, тогда ты просто стальное чучело с железной волей.