У меня осталось чувство, что свой вопрос он так и не задал. Я ждала в залитом неоном молчании, подчеркнутом пунктиром темных точек между фонарями, будто всюду, где не горел свет, ночь становилась гуще. И настроение у меня мрачнело.

Оп заехал на большую круговую дорожку возле «Нью-Таджа». Тут я сообразила, что надо было позвонить, чтобы нас встретили. Я-то думала, что меня Эдуард и ребята завезут, и они меня прикроют. А сейчас я осталась одна.

— Тебя проводить?

Я улыбнулась ему, берясь за ручку двери:

— Я уже большая девочка.

— У этого вампира на тебя стоит не на шутку.

— Ты все вопросы задал, для которых тебе нужно было уединение?

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты бестактна?

— Только это и говорят.

Он снова засмеялся, но слегка нервно.

— У тебя когда-нибудь бывало искушение подкормиться больше, чем следует?

В дверях нарисовался швейцар, или служитель парковки, или кто-то так — я махнула рукой, чтобы был свободен.

— Ты это о чем, Рокко?

— Я могу забрать воспоминание, Анита. Забрать и стереть из чужого разума. Несколько раз такое получалось случайно. И как будто тогда это становится уже моим воспоминанием, а не чужим — и это приход. Наплыв радости. Я думаю, если бы я дал себе волю, то мог бы забрать все — все дурные воспоминания человека. Может быть, и больше. Может быть, всю память, оставив его пустым. И думаю, каково это было бы ощущение — забрать все.

— И это искушение? — спросила я.

Он кивнул, на меня не глядя.

— Ты когда-нибудь это делал?

Он посмотрел на меня с удивлением, потом с ужасом:

— Нет, конечно! Это же было бы плохо.

Я кивнула.

— Вопрос не в том, что можешь что-то сделать, Рокко. Даже не в том, что думаешь о том, как это сделать. И даже не в том, что у тебя искушение зайти слишком далеко.

— Так в чем же он?

Я смотрела во вполне взрослое лицо мужчины, знающего свое дело, и видела в его глазах неуверенность. Знакомую мне неуверенность.

— В том, чтобы решить этого не делать. В том, чтобы не поддаться, испытывая соблазн. Не способности наши делают нас служителями зла, сержант, а то, что мы поддаемся им. Паранормальные способности в этом смысле не отличаются от пистолета. То, что ты можешь войти в толпу и перестрелять половину, еще не значит, что ты это сделаешь.

— Пистолет я моту запереть в сейф. А свою способность не могу из себя вынуть и положить туда же.

— Да, этого мы не можем. И потому каждый день и каждую ночь мы совершаем выбор: быть хорошим человеком, а не мерзавцем.

Он смотрел на меня, не снимая рук с рулевого колеса.

— И вот это твой ответ: мы — хорошие люди, потому что не совершаем плохих поступков?

— Разве не в этом смысл понятия «хороший человек»?

— Нет. Хорошие люди совершают хорошие поступки.

— Разве ты не совершаешь их каждый день?

Он нахмурился:

— Пытаюсь.

— Рокко, так это же и есть все, что может сделать каждый из нас. Мы пытаемся. Мы делаем, что можем. Сопротивляемся соблазну. И продолжаем действовать.

— Я тебя старше лет на десять; как получается, что я у тебя спрашиваю совета?

— Во-первых, я старше, чем выгляжу. Во-вторых, я первый человек на твоем пути, который может испытывать подобный соблазн. Трудно жить, когда думаешь, что ты только один такой — сколько бы лет тебе ни было.

— Звучит как голос опыта.

Я кивнула:

— Но иногда я настолько не одна, что непонятно, куда девать эту компанию.

— Как сейчас, — сказал он, кивнув в сторону окна.

Там стояли Истина и Нечестивец, терпеливо ожидая конца нашего разговора. Они за мной следили или просто знали, что я здесь? А хочу ли я спрашивать? Нет, если не готова услышать ответ.

— Да, как сейчас. — Я протянула ему руку: — Спасибо, что подвез.

— Спасибо, что поговорили.

Мы пожали друг другу руки, и никакой магии сейчас в этом не было. Мы оба устали, огни у нас потускнели за вымотанностью и эмоциями. Он вышел, помог нам разгрузить машину. Горящему энтузиазмом швейцару было разрешено прикоснуться к моему чемоданчику — и ни к чему больше. Две трети моего самого опасного снаряжения осталось в сейфе СВАТ, но и здесь было достаточно, чтобы я не хотела доверять его персоналу гостиницы. Дополнительные сумки взяли Истина и Нечестивец. Сержант Рокко протянул им руку. Это их удивило, хотя вряд ли он их удивление заметил. Они пожали ему руку, он пожелал спокойной ночи и сказал:

— Завтра увидимся.

— Начнем с той зоны, где он сегодня нашел всех своих жертв-вампиров.

— Ага. Вполне возможно, что там его логово.

Он сел в машину, мы направились к двери. Жаль, что мне не очень верилось, будто Витторио охотится только возле логова. Он не произвел на меня впечатления субъекта, совершающего столь очевидные ошибки.

Истина и Нечестивец молчали, пока мы не сели в лифт и не остались одни.

— У тебя усталый вид, — сказал Истина.

— Я устала.

— Ты питалась от нас обоих и уже устала, — отозвался Нечестивец. — Нам оскорбиться?

Я улыбнулась, покачала головой.

— Просто ночь выдалась напряженная. Это вас никак дурно не характеризует. Сами знаете, насколько вы хороши.

— Двусмысленный комплимент, но принимаю, — сказал Нечестивец.

— Я не напрашивался на комплимент, просто сказал, что у тебя усталый вид.

— Ну, извини, Истина, извини. Просто чертовски трудная выдалась ночь.

Они переглянулись, и взгляд это мне не понравился.

— О чем это вы переглядываетесь?

— В номере тебя ждет Реквием, — ответил Нечестивец.

— Я так и предполагала, что у меня в номере или в соседнем будут стоять гробы.

— Он не про это, — объяснил Истина.

— Слушайте, ребята, я устала смертельно. Говорите просто.

— Он ждет, чтобы тебя кормить, — ответил Истина.

— Я же от вас обоих подпиталась… — я прищурилась на часы, — меньше шести часов тому назад. Мне ardeur питать не надо.

— Жан-Клод дал нам инструкции, чтобы пища тебе была доступна чаще, если тебе захочется.

— Он так и сказал?

Двери открылись. Истина пояснил:

— Он волновался, что ты сорвешься, когда из пищи вокруг окажутся только полицейские.